— Следует ли из всего этого, что и тебе пора шить свадебное платье? — лукаво спросила Джоана, поправляя кружевную оборку на своем ослепительно белом одеянии.
— Мама! — зарделась девушка тем неповторимым пунцовым румянцем, который присущ юным блондинкам.
— Не знаю слова лучше, чем слово «мама»… — глаза Джоаны повлажнели, она улыбнулась грустно и лукаво. — И все же, доченька, разве я спросила о чем-то неприличном?
— Вовсе нет, мама! Конечно, Бето мне нравится… Но все эти неожиданные перемены… То он превращается в моего брата, то вдруг оказывается, что мои родители — не папа с мамой, а… — Марисабель осеклась и со смущенной улыбкой поправилась: — Что мои родители не Марианна и Луис Альберто, а вы с папой… Я еще не привыкла к тому, что Бето мне не брат. Мне кажется, что я люблю его, но как именно — все еще не знаю…
Венчал Джоану и Карлоса падре Адриан.
С того далекого дня, когда улыбчивый Пато привел к нему робкую провинциальную девчушку Марианну Вильяреаль, утекло немало воды.
Неужели это она гордо обнимает сейчас своего сына Бето, за которого дралась, как львица?
Грубоватая, дикая, похожая на зверушку девушка стала на диво привлекательной женщиной, незаурядной личностью. Испытания закалили ее, временами неизбытая скорбь сквозит в ее взгляде, но улыбка, — стоит ей улыбнуться, и в памяти отца Адриана снова встает та девчонка, приехавшая с далекого ранчо из-под Гуанахуато в невиданно огромный Мехико, — дикарка, которую падре Адриан устроил работать прислугой в дом Сальватьерра. Ну что же, после всех перипетий, после всех доказательств верности этому семейству она заслуженно стала хозяйкой дома.
Сколько раз добрый священник просил Всевышнего смилостивиться над семьей своего старого друга Альберто Сальватьерра — отца Луиса Альберто! Нынешнее торжество падре Адриан воспринимал как торжество высшей справедливости: словно мрачное море, затопившее землю, увело с отливом свою последнюю черную волну.
Две семьи стали полноценными. Шесть сердец — счастливыми. Да и только ли шесть, — а он сам, а старый честный рыцарь дон Альберто, а вырастившие Бето Чоле и Фелипа, а выпестовавшие Марисабель Мария и Рамона! Все они здесь, такие разные, но дружные, как одна семья, — головы вскинуты, глаза сияют.
Разве что Рамона сутулится, уставившись в каменный пол старинного храма, нервно теребит концы черной шелковой шали, — верно, вспоминает в этот торжественный час погибшую в житейской буре дочь Эстер и новорожденную внучку, которую Бог прибрал вместе с роженицей-матерью…
Некоторое время назад падре Адриан покинул свой приход в Мехико, уехав в места своей юности, полагая, что найдет там покой. Но предпочел вернуться туда, где столько сердец ждали его советов и благословения.