— Там. В комнате отдыха.
Гуров успокаивающе похлопал ее по плечу и двинулся в указанном направлении. За ним, полсекунды подумав, последовал Лейбман. Дверь в комнату была приоткрыта. Полковник осторожно распахнул ее и заглянул внутрь. Там было очень светло, поскольку лампы, встроенные в потолок, сейчас работали все до единой.
Анна Кристаллер лежала на боку в центре комнаты, подвернув под себя одну ногу. Лицо ее было хорошо видно, особенно глаза, широко открытые, в которых застыло выражение какой-то горечи. Они были совершенно неподвижны. Рот ее был приоткрыт, а уголки его скорбно опущены.
Одного взгляда на госпожу Кристаллер было достаточно, чтобы понять, что она мертва, и это отнюдь не сердечный приступ. В самой середине высокого открытого лба женщины виднелось округлое отверстие с запекшейся кровью, по краям которого проходил синеватый ободок, так хорошо знакомый сыщику Гурову. Такой след оставляет на теле порох после пулевого ранения.
Гуров услышал, как протяжно вздохнул Лейбман, стоявший за его спиной, повернулся к нему и спросил:
— С кем она сюда вошла? Вы видели?
— Нет. — Лев Хаимович едва разлепил пересохшие губы.
— Вы, кажется, вернулись в зал совсем недавно?
— Да, но я был в другом месте, — пробормотал Лейбман.
Его маленькие глазки были сощурены, он сосредоточенно о чем-то размышлял.
Гуров несколько секунд наблюдал за ним, потом произнес:
— Нужно вызывать полицию.
— Именно об этом я и думаю. — Лейбман мрачно кивнул. — Видимо, придется вызывать. Тут уже никуда не денешься. — Он достал из кармана сотовый телефон, потом посмотрел на Гурова и спросил: — Может быть, вы позвоните?
— А какая разница?
— Видите ли, насколько мне известно, тому человеку, который вызвал стражей порядка, приходится отвечать на массу дополнительных вопросов. Это лишние хлопоты. У меня сейчас и так забот по горло. Представляете себе ситуацию? Похороны, нотариальные дела, рабочие моменты!.. Это же все ляжет на мои плечи!
Гуров подумал, что этот человек на удивление хладнокровно воспринял смерть своей работодательницы. Это при том, что они, кажется, сотрудничали не первый год, проводили много времени бок о бок. И вообще, наблюдая за Лейбманом и Анной во время банкета, сыщик пришел к выводу, что Лев Хаимович в доме свой человек. Он вел себя уверенно и где-то даже по-хозяйски.
Поэтому его слишком хладнокровное поведение сейчас выглядело особенно странным. Вероятно, он был настолько деловым человеком, прирожденным администратором, что рационализм и четкость всегда стояли у него на первом месте и вытесняли все остальное. То ли Лев Хаимович ожидал этой трагедии. Во всяком случае, Лейбман не рыдал, не сокрушался, даже не вздыхал, сохранял здравость и ясность мышления.