– Зачем?.. Об этом, мы…
– Если люди получат доступ к этому рецепту, – Тритан разминал кисти, – весь мир придет на грань катастрофы… Пещера явится на наши улицы. И удержать ее будет некому.
– Тритан…
– Павла… Я не знаю, как тебе сказать. Я не знаю, как тебе не говорить… Как мне оправдаться перед тобой, и стоит ли оправдываться.
Она сцепила пальцы. В ужасе от того, что сейчас его поймет.
– Тритан, ты…
– Да, Павла. Да.
Минуту царило молчание. Тритан не опускал взгляда, с болезненным удовольствием самобичевателя принимая на себя все мысли и догадки, отражающиеся в Павлиных мгновенно увлажнившихся глазах.
– Да, Павла. Ты уникальное бесценное существо. С момента исследований Доброго Доктора мир полон пороховых бочек, и вот появился горящий фитиль – ты…
– Тритан, что ты говоришь?!
– Правду. Я обещал тебе за определенной чертой – не врать… Сегодняшняя ночь была чертой.
– Но я НЕ ХОЧУ этого слышать!!
– А мне больно это говорить, – он наконец отвел взгляд, и она только сейчас увидела, какое у него непривычно белое лицо. – Потому что теперь ты, возможно, не захочешь меня видеть… А я тебя не видеть не могу.
Он встал. Подобрал свой пиджак, брошенный на белую ширму, залез во внутренний карман, вытащил пачку фотографий:
– Вот…
Павла не хотела смотреть – но и удержаться не могла тоже.
Столько фотопортретов у нее не было никогда. У нее были карточки с выпускного вечера, автоматические снимки для документов, еще несколько любительских, и почти на всех у ее фотоизображения были перепуганные, не свои глаза… А здесь была россыпь великолепных, технически вылизанных кадров – Павла смеющаяся, Павла озабоченная, Павла решительная, Павла испуганная, Павла, ковыряющая в носу…
Она на мгновение увлеклась. Ее многочисленные лица на матовых прямоугольниках были столь разными и столь живыми, что казалось, будто перед глазами прокручивается кинолента…
– Это скрытая камера?
– Да.
– Все это время ты за мной следил?
– Да.
Павла проглотила слюну. Куртка на три размера больше, змея…
– Все специально?! И говорящая…
Почему-то «говорящая собака» показалась ей сейчас самым обидным. Самым… непростительным.
– Я здорова?!
– Да…
Он опять не прятал глаз. Это не вязалось с Павлиным представлением о вине, о его чудовищной вине, которая…
– Вы меня… иссле… пытаетесь… как Добрый Доктор?!
– Да.
– Как же тебе не стыдно? – спросила она тонким, на грани слез голосом.
Он встал на колени.
Жест этот, в другой время показавшийся бы опереточным, был теперь совершенно естественен – как все, что делал Тритан.
Он стоял перед ней на коленях – но по-прежнему не опускал глаз. Хоть и смотрел теперь снизу вверх.