— Грубиян ты, дядя, — шипяще рассмеялся гость. — А не боишься, что я сейчас наших приведу? Вас-то сколько? Один-Трое всего, да баба еще ваша с ножом-кладенцом…
Я вскочил на ноги, стряхивая с себя лень, усталость, оцепенение — но гость уже бежал прочь, гибкой ящерицей скользя в сгустившихся сумерках; туда, где на дальней речной косе горел еще один костер, и слышался смех множества людей, возгласы и звон стаканов, и добродушное приглушенное рычание, а кто-то заслонил собой костер и принялся махать рукой — то ли бегущему, то ли нам…
И звенели гитарные струны, сплетаясь с еле различимыми словами:
— Прости меня, я твой тревожу сон
Всей силой самодельного обряда.
— Прости меня, я твой тревожу сон:
Я — воин обреченного отряда…
… Я посмотрел на Бакса. Он молчал, держась за грудь и глядя в землю. Рядом с ним сидел неподвижный Талька, и в потемневших глазах моего сына метались призывные отсветы чужого костра.
— Ну что, — наконец разлепил губы Бакс, — пошли, что ли?..
Я кивнул.
И только тогда Инга закричала…
К О Н Е Ц