Сказано — как по учебнику шпарит.
Но по его хриплому, порой срывающемуся голосу можно было понять, что Гордей тоже с замиранием сердца глядит сейчас на дело собственных рук. А точнее, мозгов.
Дело мозгов Гордея имело весьма хлипкую конституцию. Безвольные, болтающиеся ноги Слона-клона чуть ли не завязаны узлом, тело поминутно покачивалось, хотя в округе на сотню метров не было и намека на ветер. Голова Слона с пустыми черными глазницами — что поделаешь, внутренние органы и мягкие ткани разлагаются в первую очередь, учил меня еще Комбат в пору моего сталкерского ученичества, — упала на грудь. И вдобавок шея мертвеца оказалась свернута градусов на шестьдесят.
— Поэтому клон нестабилен, — прошептал Гордей, зачарованно глядя на информационный труп.
Последним штрихом того, что Слону перед смертью пришлось несладко, была его левая рука. Что-то начисто отхватило ему кисть до запястья.
И теперь, глядя на обрывки мускулов и жил, торчащие из обрубка точно щупальца диковинной сухопутной актинии, я отчетливо вспомнил, как уже на втором году моей срочной солдатской службы натрудил руку, без конца таская ящики со снарядами от гвардейского миномета «Град» в вагон по скользкой каменной рампе перегрузочной железнодорожной станции специального назначения.
Снаряды эти такие геморройные, что поперек в узкий импортный вагон не ставятся — слишком длинные. Поэтому ни один погрузчик-электрокар из техвзвода завезти в вагон и установить стопку этих снарядов просто не способен технически. К тому же с одной стороны у «градовского» реактивного снаряда боевая часть кило на восемьдесят, с другой — легонькое хвостовое оперение в четверть центнера весом.
Нам приходилось загружать «Грады» вручную, и одному солдатику каждый раз доставалась тяжелая сторона. Так что он тащил, сгибаясь в три погибели и натурально умирая еще до вожделенной вагонной двери. Другой же нес свой воинский крест относительно налегке. Всякий раз меняться сторонами можно было два, три, от силы пять раз. А потом это уже походило на какую-то идиотскую карусель, и военные такелажники все равно возвращались на круги своя.
После десятого по счету такого вагона у меня заскрипела рука.
Представьте: вы вращаете кистью, и внутри, там, где она соединяется с запястьем, что-то громко и мерзко скрипит!
Бррр…
О боли и распухании я уже не говорю. Через два дня моя рука своим пухлым видом стала подозрительно напоминать «перчатку смерти» — это бывает с утопленниками, у которых после долгого пребывания в воде первым делом раздувает кисти и прежде всего ладони рук.