И тут же устыдился своих черных мыслей. Прямо не сходя с места!
Мой напарник, отвернувшись и будто специально подставив для удара незащищенную спину, демонтировал свою чудо-установку. Аккуратно, даже нарочито тщательно сматывал разноцветные дрэды проводков нейрошлема. Складывал телескопический шест, который, как на грех, предательски заедало в последней трети его трубчатой конструкции.
Даже оторванную руку бедолаги Слона Гордей зачем-то упаковал в переносной морозильник и сунул его поглубже, на самое дно одной из своих сумок-баулов для аппаратуры.
И все это время он молчал.
Молчал, разумеется, и я.
А что говорить, когда нечего говорить?
В моей голове точно перебросили тумблер генератора «белого шума». Шумит в ушах, что твоя черноморская раковина-рапан. Одна сплошная пустота — и на душе, и в мыслях.
Что говорить, когда нечего говорить?
Помню, как-то мы с «Гов Ном» решили замесить один концептуальный альбомчик. И для записи демо-проекта нам срочно понадобился трек с рабочим шумом людей в зрительном зале перед началом спектакля.
Огребли мы тогда с ним забот по полной. Бились с микрофонами, реверберацией, обработками. Излазили весь интернет в поисках подходящих студийных медиа-файлов…
А потом пришел Жора, прежде работавший звукорежем в Качаловском театре драмы и всего остального. Поставил один микрофон, вывел ручку ревербератора повыше и велел всем, кто сидел в нашей репетиционной комнатушке — играл, пил пиво, просто тусовался, — полторы минуты вразнобой говорить одну и ту же фразу: «Что говорить, когда нечего говорить?»
В итоге вышел отличный шумовой трек, в котором самое взыскательное ухо не смогло бы отличить ни слога членораздельной речи.
Тогда я твердо уяснил: если тебе на самом деле давно уже нечего сказать, но ты все равно болтаешь по инерции — на выходе будет один только «белый шум». И ни грамма смысла.
Поэтому следующие два с половиною часа мы с Гордеем угрюмо молчали, как надутые сычи.
Я помог ему свернуть оставшуюся аппаратуру. Потом мы загрузили всю его технику в вертолет. И он добросил меня воздухом до Периметра.
Получилось очень даже быстро. Хотя и не слишком комфортно в салоне, набитом оборудованием для «полевых исследований» под завязку. Так что всю дорогу, покуда внизу не показались бетонные доты давешнего КПП, я просидел, согнувшись в три погибели и вжав голову в колени.
Зато присутствие во внутреннем кармане комбеза планшета с картой Стервятника заметно скрасило мне все превратности этого молчаливого полета.
Гордей лихо заломил вираж над бетонной площадкой, простреливаемой насквозь двумя крупнокалиберными пулеметами из двух бетонных капониров. И высадил меня за полметра до земли. Даже не коснувшись лыжами твердой опоры.