Битва не принесла ожидаемой победы Долгорукому, скорее поражение на флангах. Не принесла она и полной победы Речи Посполитой — слишком уж туго пришлось центру войска, в плен попало и жмайтское знамя полка Паца. Но глядя на шесть трофейных знамен гусарских, казачьих и рейтарских рот противника, Долгорукий не ощущал удовлетворения. Он отписал царю, что его «сотни многия и сотенные люди из розных сотен с бою побежали к своим обозам, и рейтарские два полки Рычерта Полмера да Томаса Шала все побежали к обозам же, и драгуны Христофорова полку… и солдаты Филипнусова полку Фон Буковена и Вилимова полку…»
Под вечер все московское войско вернулось в свой лагерь. Армия литвинов отошла за Басю. За время боя они захватили семь пушек и пятнадцать боевых знамен противника. В плен попал наемный московитский полковник фон Буковен — его за волосы с коня стащил сам Кмитич, узнав по внешности старшего офицера-наемника. Долгорукий потерял убитыми и ранеными почти тысячу двести человек. Шляхтич Ян Пачабут-Одленицкий в своих записях сетовал на тяжелые потери литвинского войска: «Гэты дзень, заліты крывею, паклаў на месцы шмат годных маладых людзей і сыноў мілай айчы-ны…» В центре битвы потери Сапеги составили около 600 человек — вдвое больше, чем на обоих флангах. Но Сапега был рад: Долгорукому, у которого войск было почти втрое больше, «дали прикурить», сорвали его планы, в плен попал ненавистный Адам Кашанский, изменник, шляхтич, что однажды уже переходил на сторону врага, вернулся, его простили, и вот он вновь в армии Москвы, второй раз предал родину. Литвины решили больше не прощать негодяя. Его приговорили к смертной казни, но Великий гетман заменил бочку с порохом, на которую решили посадить Кашанского, на более благородную экзекуцию — расстрел, видимо, увидев в обли-чьи Кашанского и самого себя.
Как бы не печалились литвины из-за погибших товарищей, моральная победа все же была на их стороне — враг понес намного большие потери. Викторию над московским войском отметили вином, распеванием гимна «Цябе, Божа, хвалім!». Сапега, поднимая кубок перед войском, громко сказал слова, что очень понравились Кмитичу: «Если бы всегда литвины хотели так отважно сражаться, то весь свет бы под нашим могуществом был!» И ему вторили раскатистые салюты из пушек, которые сильно напугали московитов, подумавших, что к Сапеге прибыло подкрепление и литвины собираются вновь атаковать отступивших неприятелей. Царские солдаты похватали мушкеты и сидели, ожидая нового штурма, до самого утра. Однако через несколько дней уже в московском лагере также началось что-то невероятное: стрельба пушек, радостные крики людей, песни — аж земля содрогалась от грохота орудий и мушкетов!