— Мне не нужны их отрезанные головы! — кричал Мюллер на ротмистра. — Мне нужна их крепость!
— Sie macht einen großen Fehler, General[4], - говорил Кмитич Мюллеру, давая шанс прекратить осаду без провокаций со своей стороны, — это ведь священное место не только для поляков. Сейчас все поляки ополчатся против короля из-за нашей осады, — говорил Кмитич, намекая на то, что штурм монастыря лишь вредит авторитету Карла Густава. Но непрошибаемый генерал повторял то же, что он говорил и аббату:
— Dies ist Krieg, Oberst [5].
Кмитич обошел орудийные редуты и лично осмотрел двадцатичетырехфунтовые пушки. Эти громилы стояли на четырехколесных деревянных лафетах, окованных железными полосками, чтобы предотвратить проникновение сырости и быструю ломку от отдачи при стрельбе. Кмитич видел печальный для крепости результат пальбы из этих мощнейших гаубиц — вся северная стена представляла из себя щербатые дымящиеся руины, кое-как укрепленные защитниками щебнем, землей, песком и бревнами. Такими же побитыми выглядели и здания монастыря, возвышающиеся из-за северной стены. Похожая картина была и на южной стене, где «работала» вторая тяжелая пушка.
Кмитич наладил и переписку с гарнизоном фортеции. Оказывается, в лагере уже был и свой агент — чешский солдат Владислав из охраны, который относил письма оршанского полковника в крепость. Было согласовано, что Варшицкий предпримет вылазку под покровом темноты у северной стены, а Кмитич под шумок постарается взорвать пушку, досыпав в ствол лишнего пороха.
Постоянное мелькание Кмитича на редуте у пушки канонирами воспринималось нормально — пришел чуть ли не первый специалист в Швеции по тяжелым орудиям. Кмитич же вовсю готовил себе «соломки», заявляя, что канониры слишком часто стреляли из этих орудий и в критическое состояние пушки-гиганты могут прийти в любой момент.
— Не удивлюсь, если завтра же эта пушка разорвется, — качал широкополой шляпой Кмитич, — и это произойдет из-за вас, господин генерал! Вы слишком часто отдавали приказ стрелять по стенам. Не забывайте, что в Швеции от этих громил отказались именно из-за их ненадежности.
Шел снег. Белые мягкие снежинки падали из серых туч, покрывая мерзлую землю первым легким снежным покровом. «Вот опять зима, — думал с грустью Кмитич, — и сколько зим еще пройдет, когда все это закончится?»
Гдаба 7 «Подлрок» Святого Николая
Варшицкий не подвел Кмитича, Кмитич не подвел Вар-шицкого, так же как и своего друга Михала и аббата. Во время следующей вылазки и стрельбы у стен монастыря в северном орудийном редуте раздался сильный взрыв. Тут же сдетониро-вал порох, и прогремел следующий, еще более мощный взрыв, взметнув в воздух обломки деревянных заграждений редута, куски глины, языки пламени. Несмотря на то, что Кмитич предварительно отошел на приличное расстояние от огромной пушки, его отшвырнуло взрывной волной шагов на пять-шесть. Как только дым рассеялся, все увидели, что редута не существовало более: лишь дымились обломки укреплений, да торчали два колеса перевернутого лафета пушки. Сам ствол орудия был разорван. И уже через пятнадцать минут Кмитич, весь в глине и мокрый от снега, с запекшейся кровью на губах, руке и на лбу стоял в. шатре напротив сидящего Мюллера, мрачного, как грозовая туча. Сбоку от полковника возвышались два рослых немецких солдата с мушкетами. «Похоже, я арестован», — думал Кмитич, глядя, как зло буравят его темные злые глаза генерала.