Солнце светило ярко, на ослепительно синем небе виднелось лишь одно облачко — легкое, почти прозрачное.
Узкая тропка поднималась все выше и выше, вилась между валунов и уступов. Мой скакун нервничал, нервно прял ушами. Но наконец мы выбрались на лишенную растительности верхушку горы и увидели простирающуюся к востоку бесконечную пустыню, оживляемую только редким можжевельником, оскаленными зубами скальных выступов да белыми кляксами высохших соляных озер. И на всем этом бескрайнем пространстве, насколько хватало глаз, — никаких признаков воды.
В полдень я остановился отдохнуть в тени необычно высокого можжевельника. Местность вокруг была открыта и пуста, как лишенная волос голова. Стреножив коня, я растянулся в тени дерева.
Небо надо мной было так же безбрежно, как и лежащая под ногами пустыня. Прежде чем закрыть глаза, я внимательно посмотрел по сторонам, но нигде не было ничего подозрительного — просто абсолютно ничего. Глаза мои сомкнулись, и я заснул.
Под действием теплого солнца, свежего воздуха и моей собственной усталости спал я очень крепко. В конце концов я был совершенно один в этой пустыне.
Сквозь пелену сна я почувствовал беспокойство, услышал какое-то поскребывание. Кто-то прикоснулся к моему бедру. Я открыл глаза и прямо перед носом увидел дуло собственного кольта.
Поуни Зейл сидел на корточках меньше чем в десяти футах от меня. Он скалил в ухмылке обломки зубов, но в глазах его не было и тени добродушия.
— На этот раз ты влип, парень, — сообщил он.
Медленно приподнявшись, я сел.
— А я думал, что прикончил тебя, — солгал я. — Я же всадил в тебя столько свинца, разве нет?
— Как же, еще как всадил. — Он сплюнул коричневой слюной возле самого моего сапога. — Я до сих пор им начинен, но меня не так-то просто свалить. Не отлита еще та пуля, что добьет меня. Мне одна старуха-цыганка нагадала, так что я даже и не беспокоюсь.
Его лошадь стояла рядом с моим скакуном, и на ней уже висели мои седельные сумки — только это была уже не прежняя кляча.
— У тебя новая лошадь, — заметил я.
— Да, сэр. Добыл себе кое-что получше. Даже получше вашего. Правда, хозяин очень не хотел с ней расставаться, так что у меня не было выбора — я просто не выношу, когда мне отказывают.
Он снова сплюнул.
— Ты знаешь, что тебя ждет?
Я ухмыльнулся.
— А то как же! Мы с тобой на пару махнем в Карсон-Сити и хорошенько напьемся в каком-нибудь баре, где собираются одни политики. Я даже поставлю выпивку… если ты оставишь мне на это денег.
— Ха, чудная идея! Я бы даже с тобой согласился — если бы ты не всадил в меня тогда свинца. Я такие вещи не прощаю. — Он вскочил на ноги одним легким, пружинистым движением, неожиданным для человека его возраста. — Нет, сэр, я не собираюсь никому позволять убивать или хоть даже ранить меня. Я тебя убью. Но не сразу. Было бы слишком легко всадить в тебя пулю и уехать. Этой дорожкой, что ты выбрал, не ходят уже двести лет. Пайюты говорят, что это Шаманская Тропа, и не ездят по ней. Из белых о ней не знает никто… кроме меня. Воды здесь нет на пятьдесят миль вокруг, а тебе, дружок, столько не пройти, особенно с пулей в животе.