Мы встретимся в краю воздушном
И шуткой звезды рассмешим.
Перешагнув все условные границы между мирами, поэт не может скрыть восторга перед красотой иных миров и передает ее в слове, образе, звуке – как подкидывают соловьи / цветные шарики созвучий. Набоковская цветопись выходит за пределы привычного земного цвета. Рождается неповторимое сочетание цвета, света, блеска, поданное в разной степени их интенсивности:
Разгорается высь,
Тает снег на горе,…
И вся даль в серебре осторожных лучей,…
И сверкают кругом золотые струи…
Цветовая гамма создает ощущение нереальности, отражая красоту звезд, холодные беспредельности вселенной. Будто фосфоресцирующие цветовые фантазии, «летят» эти миры, даже когда речь идет о земной весне… Ближайшая цветовая ассоциация – «Снежная маска» А. Блока, тоже воссоздающая иномирия, но без фосфоресцирующего набоковского цвета. Двоемирие «космос и вечность», выполненное в этой палитре, создаст редкой красоты стихотворение «В хрустальный шар заключены мы были…». В этом стихотворении совмещаются все набоковские миры и иномирия: «хрустальный шар» любви – и «блаженно-голубой» блеск; «вечности восторг», «улыбки светил» – и «пленный мир» обыденности; «сон», наполненный «чудным гулом», – и «узнавание» – по пыли звездной, оставшейся / на кончиках ресниц…. Они соединяются чудом набоковской дерзости: улыбки светил – и кончики ресниц, вечности восторг – и грустим и радуемся розно….
Но сколь бы бесплотны и призрачны они ни были, они те же люди, ибо так же летят по своей сказочной жизни, «куда глаза глядят», тоскуют о «счастье душистом»; на границе сна и яви, памяти и реальности совершенно по-человечески – может «плакать эльф голубой…». В волшебном мире те же пороки, что в людском: вокруг трагедии утонувшей в росинке феиной дочери разговоры и пересуды. «Пленный мир» земной обыденности нарушает и искажает законы мира волшебного. Набоковская жизнь как категория онтологическая возникает не на уровне семантическом, а на уровне слова и образа.
На наших глазах – образами, заключающими двоемирие в своем сюжете, творится двоемирие в стихотворении «На качелях»: «плеснула… доска», «метнулась… синева», «очарованно-бесцелен… полет», «реял я». Такие образы в мире реальном, прозаичном и бескрылом алогичны, они естественны для второго мира – мира восторга и счастья. Поэзия выражает радостное мироощущение Набокова, и радость материализуется в образе, цвете, звуке, в сюжете полета. Поэт откровенно наслаждается своей властью над словом, любуется его прелестью: