Наполеон торжествующе хохочет.
— Значит, болтают! — Вот что ему нужно. Больше любого богатства, женщин и даже власти Бонапарты жаждут славы. — Рассказывай. — Он делает шаг вперед. — И что говорят?
Сейчас он явно затеял какую-то игру. Я внимательно слежу за ним, но пока догадаться по его вопросам, что у него на уме, мне не удается. Я откашливаюсь.
— Говорят, что свадьба состоится на будущий год, — честно сообщаю я. — Возможно, уже в марте.
Несколько мгновений он хранит молчание — нарочно томит меня неопределенностью. Потом протягивает руку и хватает меня за локоть.
— Ты первый, кто мне об этом рассказывает. Я знал, что будут перешептываться. Но думаешь, приближенные мне докладывают? — сердится он. — Собственные солдаты скрывают от меня правду!
Я сохраняю нейтральное выражение лица. Было время, когда никто из его солдат не отваживался рассказать ему об интрижке Жозефины с его подчиненным. И этого предательства он до сих пор не забыл.
— Даже Меневаль, — рявкает он, и секретарь широко открывает глаза, — изображал неведение! Но я-то знал, что при дворе болтают. Так что о ней говорят?
Что такая жена принесет несчастье, подобно ее двоюродной тетке. Что она из Габсбургов, которые о Франции и слышать не хотят после казни Марии-Антуанетты. И что в этом месяце ей исполняется девятнадцать лет. А что можно понимать в управлении империей в таком возрасте? Но вслух ничего этого я не говорю. Это не ложь. Просто умолчание.
— Поговаривают, она музыкальна. Играет на фортепиано…
— И на арфе, — добавляет он. — Что еще?
Я припоминаю свою беседу с австрийским послом князем Меттернихом.
— Способна к языкам. Помимо родного немецкого, владеет французским, итальянским, английским, латынью и испанским. Плюс к тому она умеет рисовать.
— Да, акварелью и маслом, — кивает император. Планируя новый брак, он произвел разведку, как перед военной кампанией. — Однако, — с нажимом произносит он, — есть вещи поважнее всего этого.
Я напрягаюсь. Кажется, я ничего не упустил. Внешность? Говорят, что она рослая и упитанная.
— У ее прабабки было двадцать шесть детей, — без лишних предисловий заявляет он, — а у матери — тринадцать.
— Значит, и она плодовита.
— И даже очень! И года не пройдет, как у меня будет от нее ребенок. И за это я сделаю ее самой избалованной женой в Европе. — Он ведет меня в дальний конец кабинета, где стоят пятнадцать наполовину заполненных сундуков с поднятыми крышками. — Меневаль, иди-ка сюда! — кричит император. — Дай-ка мне список!
Меневаль достает длинный лист бумаги, и император ее какое-то время изучает. На лбу его появляется глубокая морщина.