«Как бы можно было о отдалении других народов рассуждать, ежели бы населённые ими земли с тем местом, где мы живём, на одном листу изображены не были, и почему бы мы о близости или дальности, в которой оные от нас находятся, догадываться могли.
Славнейшие полководцы имели всегда географическую науку в почтении, потому что они чрез неё в состоянии были свои походы в неприятельских землях с надлежащий осторожностью учреждать».
— На сегодня хватит… — сказал Радищев и отпустил детей погулять, а Аверкию дал почитать книгу о странствованиях, как тот и хотел.
8
Казалось, живя в обстановке полной лишений и неудобств, среди незнакомых людей, в отсутствии какого-либо общения с ними, Елизавета Васильевна, привыкшая к обществу, должна была острее чувствовать свою подавленность и одиночество. Но с Рубановской творилось что-то совсем иное: ненасытная душа её была полна новых чувств, требовавших от неё самого горячего вторжения во всё окружающее.
В Елизавете Васильевне с выздоровлением пробудилась такая потребность к преодолению всех неудобств, которые окружали её и Радищева, что она, не медля, как только встала на ноги, принялась за домашние дела. Она находила в этом особое удовлетворение, зная, что в заботах о семье и доме полнее проявлялась её любовь к Александру Николаевичу, приступившему к работе над философским трактатом.
Женское чутьё подсказывало Рубановской, что Александру Николаевичу нужно быстрее заняться своими трудами, уйти с головой в них. От неё зависело создать ему нужные условия для работы, оградить его от тягостной и без того полной всяческих неудобств изгнаннической жизни.
И как только Елизавета Васильевна ясно это осознала, существование её возле Александра Николаевича здесь, в Илимске, наполнилось новым для неё светлым содержанием. Счастье Рубановской стало ещё богаче, самозабвенная любовь ещё глубже и содержательнее. Радищев, по убеждению Елизаветы Васильевны, с выпавшим на его долю призванием борца должен был здесь найти себя, полностью отдаться своему делу и быть человеком, полезным своему отечеству.
Елизавета Васильевна прекрасно понимала, что сфера общественной деятельности Радищева не могла найти в изгнании такого широкого практического распространения, как в столице, но пусть всё, сделанное им теперь, хотя бы частично, служило его высоким целям. Она верила, что после изгнания Александр Николаевич вернётся вновь на государственное поприще.
И эта мысль явилась для Рубановской тем источником энергии, из которого она черпала её во все последующие годы жизни с Александром Николаевичем до их отъезда из Илимска. Елизавете Васильевне Радищев представлялся мужественным человеком всегда и она хотела сохранить и поддержать в нём это мужество, высоко ценимое ею.