— Теперь скорее бежим!
Я бросился вслед за мальчиком, а на место, с которого мы только что ушли, обрушился целый град пуль. Слышалось тяжелое шлепанье солдатских сапог и голоса:
— Не стреляйте, возьмем живьем!
— Заходи с флангов, иначе удерут!
Сердце мое бешено стучало. Догнав Чыонг Дая, я взволнованно схватил его за плечо. Но тот как ни в чем не бывало передал мне свою флейту.
— Подержите-ка, все идет как надо, нечего беспокоиться…
Мы отбежали еще немного. Мальчик внезапно остановился, лег и прижал ухо к земле.
— Ничего не слышите?
Он вскочил, притянул меня к себе и указал в сторону шалаша. Среди треска очередей до нас вдруг донесся хриплый крик:
— Эй, хватит стрелять! Эти сволочные вьетконги опять обвели нас вокруг пальца!
— Что такое, лейтенант?
— А то, что стреляли по куче соломы, идиоты несчастные!
Охваченный радостью, я сильно сжал руку мальчика и улыбнулся ему в темноте. Я торопил его уходить, пока враги были в замешательстве, но Чыонг Дай не двигался с места и продолжал прислушиваться. На его лице было написано напряженное ожидание. Не понимая, в чем дело, я молча потянул его за руку. В ответ, не говоря ни слова, он пригнул меня к земле. Вскоре стало слышно, что враги бредут по воде, двигаясь прямо на нас. Я сильно ущипнул Чыонг Дая за ногу, чтобы он обратил наконец на меня внимание, но мальчик даже не обернулся, он часто и взволнованно дышал.
И вдруг один за другим грянули два взрыва. Вражеские солдаты с паническими воплями бросились врассыпную, а Чыонг Дай вскочил и, схватив меня за руку, бросился бежать. Тяжело дыша, он ронял на бегу отрывистые восклицания:
— Здорово получилось… Вот это действительно здорово!
— Это как же, — спросил я, — выходит, они гранатами по своим?
Мальчик остановился и потянул мою руку к своему поясу, чтобы я его ощупал. Привязанные к нему самодельные партизанские мины исчезли. Я услышал удовлетворенный смешок и только тогда понял, что произошло.
— Ты подложил их у шалаша?
— Нет, под снопом. Жаль, только две штуки было! Еще бы несколько, тогда бы я их всех укокошил и обратно можно было бы идти не таясь, хоть среди бела дня! — Сказав это, Чыонг Дай взял у меня флейту, поднес ее к губам, дунул, а затем снова засунул себе за пояс.
В последние дни моей работы в Ниньбине вся округа была взбудоражена неожиданной новостью. Как обычно, первыми ее услышали те, кто пришел на рынок. Там пронесся слух, что американские приспешники захватили какого-то партизана, совсем еще мальчика, привезли его в одну из деревень и выставили на рынке, чтобы публичными издевательствами над ним запугать народ.