Королева с пажом обошли зал. Появление их произвело впечатление; они прошли мимо меня, и я вздрогнул, когда красавец-паж скользнул по мне взглядом, не изменяя своей шаловливой улыбки.
Но вот начались танцы. Королева протанцевала кадриль со своим пажом, после чего я решительно подошел к девушке и пригласил ее на следующую кадриль.
— Разве мужчины танцуют между собой? — игриво сказала она. — Я пойду приглашать даму!
Я рад был ее словам. Если не со мной, то, по крайней мере, ни с кем из других мужчин она танцевать не будет…
Я не спускал с нее глаз, да и не один я — все взгляды с восхищением были прикованы к ней.
Между тем королева, усевшись в уголке, громко разговаривала и шумно обмахивалась веером. Я пристально посмотрел на нее и нашел неприятные черты в ее красивом лице: глаза суровые, точно стальные, рот чересчур тонок, голос грубый, металлический. Говорила она без умолку, и до меня долетали фразы: «моя старшая дочь», «ее отец», «эта дочь», «мой зять» и т. д. Особы, слушавшие ее речи, рассеянно кивали головами и поддакивали, очевидно, утомленные ее многословием.
А паж все танцевал, возбужденный, радостный…
«Бедная девочка!» — думал я, видя, как она прижимает руку к сердцу от изнеможения, и сердился мысленно на жирную королеву, вывозившую юную дочь в таком откровенном костюме.
Наконец, девушка, видимо, выбилась из сил, прошла в соседнюю комнату, служившую уборной, села в кресло и начала грациозно обмахиваться платком; головка ее машинально покачивалась в такт музыке, затем склонилась на одну сторону, рука бессильно опустилась — красавица заснула.
Я стоял у двери, как очарованный. Где я видел это личико? Черты как будто были мне знакомы! Смутное, отдаленное воспоминание рисовало мне какого-то другого мальчика, только настоящего, но имени его я никак не мог припомнить…
Так готов был я провести всю ночь, глядя на спящую Изу (так звали пажа), но вокруг меня собрались любопытные. Я сделал знак, показывая, что она спит: все притаили дыхание, оркестр смолк.
— Нарисуйте с нее эскиз! — шепнул мне г-н Риц.
Мигом отыскали лист бумаги, перо, чернила, и я принялся с восторгом за дело.
Какая-то барышня села за рояль и тихо начала играть «Колыбельную песнь» Шопена. Мелодия как нельзя более подходила к чудной живой картине. Сзади меня слышались фразы сдержанного поощрения: «Браво! Прекрасно! Отлично!» — а я с восторгом рисовал, стараясь набросать смелыми штрихами непринужденную позу заснувшего ребенка.
Между тем рассвело; один из гостей вздумал потушить газ — дневной свет ворвался в комнаты, и пораженные дамы спасались бегством, будто костюмы их вдруг срывались с плеч по мановению волшебника.