– Присядь!
Карп уселся на самый краешек лавки – спину и голову держал прямо, мозолистыми руками прикрыл заплаты на костистых коленях. Но про себя неустанно повторял: «Ужо теперь я хлебушка откушаю…»
Янка вернулась к столу и встала так, что Карп видел ее лицо. На ней была серая длинная и просторная сорочка. «Бабьи сорочки что мешки – узел завяжи и что хочешь положи!» – вспомнил он пословицу.
На столе лежала коврига. Янка ту ковригу ножом резала. Как ни люб был Карпу хлебушек, но все же он невольно залюбовался рабой. Она со времени приезда на гору побелела, подобрела, черты ее лица смягчились, темные круги под очами поисчезли, а глаза, в которых Карп, когда вез женку на гору, разглядел несусветную тоску, посветлели и ожили. «Какая ладная и белая стала. На пользу ей пришлась поварня», – отметил Карп.
– С чем пришел, Карп? – голосок у Янки приветливый, нежный.
– Тебя проведать. Думаю, дай посмотрю, как моя крестница поживает.
Янка опять улыбнулась, и ее улыбка обожгла Карпа. Было в ней что-то притягивающее, душу увлекающее, печали разгоняющее. Карп почувствовал себя молодым и рожаистым молодцем; и восседал он не в поварне, а в тереме златоверхом – Янка же была не в убогой сорочке, не в сером повое, а в летнике, шитом золотом, и в венце, усеянном жемчугом…
Наваждение исчезло вместе с улыбкой Янки. Кроме сожаления, Карп ощутил зависть к тому, кто завладеет этой красой либо уже владеет ею.
Но хлебный дух помутил его разум, он проглотил слюну и сказал:
– Сегодня пошел я со двора, а чада мои как возопят на все село: «Отче, хлеба!», да рученьки ко мне тянут. Так я… – голос его дрогнул; он кашлянул раз-другой, шумно высморкался в полу овчины и гнусаво продолжил: – Порешил принять смертушку, ибо не в силах видеть страдания чад моих. В прорубь, чай, пролезу. Да напоследок надумал с тобой, красавица, попрощаться!
Здесь Карпу и впрямь стало так жалко своей незадавшейся жизни, что слезы сами по себе полились из его очей.
– Не тужи, Карпушка! Еще поправишься, – принялась утешать гостя Янка. Карп, закрыв лицо руками, плакал и приговаривал:
– Ох ты, головушка моя пропащая!.. И зачем только я на белый свет уродился?.. И как только носит меня мать сыра земля?
– Может, тебе хлеба дать? – предложила заметно смутившаяся Янка.
Карп замолчал и опустил руки. Янка взяла ухват, Карп решил, что она задумала пройтись тем ухватом по его бокам, вспомнил, как бил его Дрон, и весь сжался. Ни с того ни с сего заныли зубы.
Янка ухватом достала из печи горшок – и на стол его. Карп, почуяв долгожданный сытный дух варева, непроизвольно потянулся к нему всем телом. Когда же раба поставила подле горшка еще и кувшин с пахучим пивом, он поднялся и, как очарованный, направился к столу.