– Потому что мозгов у них тоже нет, в драконов стрелять начинают. Добыча вроде как.
– Инстинкты? – блеснул учёным словом Еремей.
– Они самые. Летающим ящерицам на стрелы чихать, но по имперским законам виновные в нападении на пиктийского аристократа подлежат уничтожению. Как сами, так и вся родня их – до седьмого колена.
– А воевать-то кто будет?
– Вот они так и подумали.
Но профессор уже не слушал дальнейший разговор Барабаша и Свистопляса, его внимание было занято совсем другим. Ручная огнеплюйка, такая знакомая и родная… С ореховым ложем и поцарапанной крышкой кристаллоприёмника… Одна из многих тысяч, выпущенных на заводах Родении… Но именно та, что верно служила в первом бою у безымянной рощи. Почему она светится в темноте?
Горячий комок в горле. И странно щиплет глаза. Рука тянется погладить зарубки на твёрдом дереве. Одна, две, три… пять… восемь… Можно не считать, их там двенадцать. Как она сюда попала?
– Матвей, – голос Баргузина прозвучал подобно царапанью железа по стеклу. – Матвей, это же моя…
Старший десятник проследил за взглядом профессора и вздрогнул.
– Что? – забеспокоился Еремей.
– Ничего, – Барабаш закусил губу. – Ничего.
– Врёшь.
– Вру. Тебе обязательно нужно знать правду?
– Нужно.
– Зачем?
– Потому что она – правда.
– Горькая.
– Пусть.
Матвей потянулся к светящейся огнеплюйке, но вдруг резко отдёрнул руку:
– Ты теперь воин.
– Я и раньше…
– Раньше не так. Я слышал о подобном, извини, но… так бывает.
– Говори.
– Оружие и ты стали одним целым. Вы нашли друг друга, понимаешь? Половинки души.
– Это как?
– Вот так. Руку подними!
Еремей выполнил неожиданную команду, а огнеплюйка сама собой взмыла в воздух и со шлепком впечаталась в раскрытую ладонь.
– Так бывает, Ерёма, – повторил старший десятник. – Редко, но бывает.
– И что оно обозначает?
– Вечный бой, – грустно усмехнулся Матвей. – Ты живой, пока воюешь. Извини, брат, но это – судьба.
Горные совы в отличие от равнинных пернатых собратьев и сестёр, ведут дневной образ жизни. Попробуй засни, если наглые и жадные вороны, извечные соперники и конкуренты, слетятся со всей округи на давно облюбованную добычу и всё сожрут. Сволочи они, эти вороны.
– Кыш, проклятые! – Матвей бросил камень в падальщика, нацелившегося клювом на блестящие от слёз глаза Мозгол-нойона. – Кыш, уроды лупоглазые! Вот сдохнет, тогда и прилетайте.
Степняка растянули между вбитыми в землю колышками – после увиденного в деревне было бы неоправданным милосердием даровать ему лёгкую смерть. Когда-то старшего десятника учили подобному, и если наказуемый умирал быстрее трёх дней… но то в молодости, в неопытной молодости. А вот этот жирный кочевник может рассчитывать на неделю. Уж столько-то Матвей Барабаш сможет удержать его на грани жизни и смерти.