– У наших правоохранительных органов всегда были бандитские наклонности, – улыбнулся Улугбеков. – Этот полковник – одна из причин, по которым я оказался в горах и с оружием в руках. Вернее, даже не причина, а толчок. Джамалов попытался провести со мной убедительную беседу. Но я проигнорировал его вызов в Следственный комитет, прикрывшись врачебной справкой. Тогда он домой ко мне приехал, когда я больной лежал.
– Что с вами было?
– Давление.
– Гипертония?
– Гипотония. Пониженное давление. У меня раз в год бывает ухудшение самочувствия. Обычно весной. Сейчас я в порядке. Так вот, Джамалов домой ко мне приехал, чтобы взять показания после моего выступления на митинге. Санкционированном, кстати. Он хотел предъявить мне статью за разжигание межнациональной розни. Причем совершенно необоснованно. Но при нашей судебной системе это было вполне возможным обвинением. Если выдергивать только отдельные фразы из текста, который на митинге записали. Слово за слово, двое восточных мужчин разгорячились. Полковник привычно пожелал пустить в ход кулаки, забыв, что он не в своем кабинете, а у меня дома. Я ответил адекватно и долго еще не мог остановиться. Кажется, тогда у меня от возмущения давление стало нормальным. Из пониженного пришло в норму. Полковник, когда я его с лестницы спустил, из подъезда, как я слышал, вызвал полицию. То есть тогда еще она называлась милицией. Приезда ментов я ждать не стал, быстро собрался и ушел из дома. Во дворе, кстати, догнал Джамалова и отобрал у него трубку и деньги, потому что сам я тогда был в стесненных финансовых обстоятельствах. Из университета меня уволили, а работать дворником я не захотел. Унизительным это для меня показалось. Но с деньгами на первое время мне друзья помогли. Они же с нужными людьми связали. Так я и оказался в горах. Приспособился. А этот Джамалов все семью мою третировал. Пришлось ее отправить за границу. В Чехию. Я бы, честно говоря, сам с него шкуру содрал с удовольствием. Только не с живого. Я не живодер. Да вот только брезгую этими ментовскими методами. Но попадать к нему я не желаю. Хотя пленника не спрашивают, я все же надеюсь, что вы слово сдержите и не будете меня пленником объявлять.
– Я не привык слово менять, – твердо сказал Раскатов.
– Но вам могут приказать.
– Могут. Тогда я буду, честно говоря, бессилен. Но и против бессилия можно бороться. И тоже с помощью бессилия. Если создать нужную ситуацию, то и приказ может оказаться невыполнимым. Например, кончатся у меня патроны, а у вас останется полный рожок. Как я смогу удержать такого пленника? Я буду просто бессилен. Никакой приказ не может заставить меня безоружным захватывать вооруженного человека.