— Алекс, — шагнула к парню, который с сосредоточенным лицом читал что-то на экране планшета, — это не то, что ты думаешь.
— Ты о Дне Валентина? — на миг поднял он на меня глаза. — Не бери в голову. Я все понимаю.
— Что ты понимаешь?
— Девушка имеет право выбрать другого кавалера, если ее парень не оказывает ей достаточного внимания, — нейтральным тоном ответил Шурик, сунул девайс в сумку и, обогнув меня по дуге, пошел к школе. На секунду я ощутила, как в горле появляется и растет колючий ком размером с противотанкового ежа, и бросилась следом:
— Алекс, выслушай меня!
Он резко остановился и, обернувшись, усмехнулся в мое вытянувшееся лицо:
— Зря ты отменила свидание. Совесть, наверное, замучила, да? Напрасно. Можешь позвонить Вове и сказать, что все в силе. Я не стану возражать.
— Да при чем здесь Вова?! Дай мне объяснить!
Но он только резко взмахнул рукой, словно выстраивая между нами невидимую преграду, и сказал тоном, от которого у меня на миг остановилось сердце:
— Все, Ева! Все!
И скрылся в дверях гимназии. А я так и осталась стоять на ступенях, круглыми глазами глядя ему вслед и не понимая, как утро, начавшееся так хорошо, могло завершиться провалом по всем пунктам.
Мы с Полиной сидели за столом в ее двухкомнатной квартирке на первом этаже многоэтажки и напряженно смотрели друг другу в глаза. Перед нами дымились чашки с ромашковым чаем, заваренным по специальному рецепту Казаковой (то есть с добавлением чистого спирта) и золотились принесенные мною печеньки. Сейчас их осталось всего две штучки, и подруга готовилась вот-вот избавить бедняжек от нерадостного одинокого существования. Но стоило ей отвести от меня глаза, как я, словно по команде, начинала сопеть. Ее это нервировало. Мне, честно говоря, тоже не доставляло особенного удовольствия, но это казалось таким правильным и логичным: пожалеть несправедливо обиженную себя.
И, разумеется, стоило только об этом подумать, как в носу знакомо защипало, и я скривилась, готовая разразиться бурным солоноватым водопадом с подвываниями. В тот же миг бдительная Полина потянулась вперед, перевесившись через стол, и отвесила мне такую затрещину, что слезы, уже готовые скатиться по щекам, по инерции запрыгнули обратно под веки.
— Хватит реветь! — гаркнула готесса.
Я потерла затылок, на всякий случай отсела на дальний краешек стула и рыкнула в том же тоне:
— Хватит драться! У меня уже две шишки и синяк. Ты хочешь меня убить?
— Я хочу выработать у тебя условный рефлекс! Как Павлов у своих собак.
— Во-первых, он брал их на вкусовые, а в нашем случае ты одна съела все печенье! Во-вторых, единственный рефлекс, который у меня начал проявляться, — это желание держаться от тебя подальше! А в-третьих, я не собака!