Посидели, перекусили тушенкой, галетами. На улице уже начало темнеть. Виктор вышел проверить посты, вернулся, а мы с Женькой все разговаривали, вспоминали училище, службу. Я рассказывал, как попал в плен, как сбежал. Умолчал только про спрятанное оружие. Ни к чему Варламову такие подробности. Зачем делать его соучастником? Не знает и хорошо, а то получается, что я себе срок зарабатываю за хищение оружия, а его подельником тяну. Тут же как? До того момента, пока не вышел к своим, вроде бы оружие с точки зрения законодательства у меня находится законно, как трофей. А сейчас, не сдав его, я вроде бы становлюсь преступником, преднамеренно утаив то, что должно быть сдано. Следовательно, либо незаконно храня стволы, либо, это как подвести, похитив их. Наш же закон — как дышло…
Подошел черед и третьего тоста[24]. Встали, не закусывая выпили, помолчали каждый о своем. А кого поминать, есть у каждого из нас… Постояв немного, не сговариваясь, одновременно сели. После третьего тоста говорить совершенно не хотелось. Увидев в углу прислоненную к стене гитару, спросил, показав на нее рукой:
— Витя! Можно?
— Бери, если умеешь. Я вот никак, только пытаюсь, да плоховато получается.
— Давай, Жора, что-нибудь! У тебя всегда это хорошо выходило. Душевно! — поощрил Женька.
Взяв в руки инструмент, пробежался по струнам, проверяя настройку, чуть подкрутил колки, приводя звук в норму. После этого выдал песню, которую, ручаюсь, Варламов еще никогда не слышал.
Пусть говорят, что наша служба не видна,
А ведь она у всех, как на ладони.
И пусть не вспомнят наши имена.
Парней, погибших в милицейской форме.
Нас могут в чем угодно обвинять,
Страна дает подачки, как убогим.
Но нас на нашем месте поменять
Наверно, хочется немногим.
Здесь нет романтики, ты видишь только грязь.
Ты на посту в жару, и дождь, и снег.
Ты знаешь боль, да ты и сам стрелял не раз,
По форме — мент, и просто человек.
Пьют стоя, молча, не чокаясь.
Парни слушали, не раскрыв рот, конечно, но очень внимательно. Как полагаю, каждый примерял слова песни на себя…
Пусть тычут пальцем, что мы чиним беспредел,
Прикрывшись формой, беззаконны пред законом.
А мы уходим в ночь под снайперский прицел,
И похоронки получают наши жены.
А нам за это все — несчастные гроши,
Детей воспитываем в комнатах общаги.
В «горячих точках» за Россию гибнем мы.
Вы «мусорами» нас зовете, смеха ради.
Здесь нет романтики, ты видишь только грязь.
Ты на посту в жару, и дождь, и снег.
Ты знаешь боль, да ты и сам стрелял не раз,
По форме — мент, и просто человек.
[25]— Ну ты даешь, Жора! За это нельзя не выпить. Ну что? Четвертый тост?