— Вы сказали наш организм, но у нас с вами разные организмы, вы не находите?
— Простите. Так вот, тут все отвратительно, все может только отталкивать, за исключением меня. Вот почему я считаю, что я, должно быть, очень привлекательный мужчина, раз вы можете иметь хорошее настроение среди этой отвратительно грязной рухляди.
— Неужели вам не нравятся такие трогательно милые старомодные места? Я их бесконечно обожаю.
— А я — нет!
— Не верю.
Блэкфорд не позволял себе нервничать, но голос его звучал с некоторым напряжением:
— Вы, женщина с изысканным вкусом, хотите убедить меня в том, что в этом есть нечто привлекательное? Милое? Ценное? Эстетичное?
— Не распаляйтесь, дорогой.
— Всю эту рухлядь надо искоренить, сметя с лица земли, сжечь дотла. Одна обстановка вашей гостиной стоит в несколько раз дороже чем весь этот дом с его подвалами и пристройками, с его берегом так называемой реки.
— У вас претензии даже к реке?
— В этом месте даже река похожа на сточную канаву — так грязно вокруг.
— Вы сегодня очень мрачны, Эндрюс.
Но Блэкфорда не могли остановить миротворческие реплики Стэфани — он намерен был высказать все, что пережил сегодня и освободить свою душу от унижения и отвращения к окружающему его сегодня дискомфорту:
— У себя дома…
— А мой дом в чем виноват?
— У себя дома вам достаточно только снять телефонную трубку, и вы получите вполне приличный завтрак или обед с прекрасной сервировкой.
— Но я не хотела сегодня обедать дома.
— Ваш роскошный, комфортабельный, надежный автомобиль может мгновенно доставить вас в любой первоклассный отель, расположенный в действительно живописной местности, не то что здесь. А вы приезжаете к этой отвратительной свалке, в этот мерзкий, запущенный трактир и еще восклицаете: «Как мило!» Стоит ли для этого быть миллионершей?
— Ах, вот в чем дело?
— Именно.
— Чушь!
— Что чушь?
— Ваш вопрос. Когда-то я, впервые получив неограниченные деньги, со стремительной радостью окунулась в светскую жизнь. И как вы думаете, сколько мне потребовалось времени, чтобы устать от беготни по магазинам и почувствовать отвратительную тошноту от всей этой роскоши и бесполезной суеты, которая вам так по душе?
— А вам нет?
— В некотором смысле.
— И все же?
Не отвечая на последний вопрос, Стэфани продолжала начатую раньше мысль:
— Я устала раньше чем через две недели от бесполезной светской жизни со всеми ее прелестями. Мой отец…
— Но мы говорим о нас с вами.
— А что мы без своих родителей? Без того, что они заложили в нас и построили для нас?
— Не всегда.
— Очевидно, — примирительно сказала Стэфани и все же настойчиво продолжала: — Мой отец, имея сто миллионов, всегда ездил в третьем классе и тратил на себя только разумный минимум, кроме тех случаев, когда ему приходилось принимать нужных людей. Для чего ему было тратить лишнее? Ел и пил он столько же, сколько обычный человек на этой земле, одежды носил тоже не больше, только с большей аккуратностью. Я стараюсь поступать так же, как он.