Стэфани понимала и чувствовала живопись лучше, чем живых людей, особенно мужчин, которые влюблялись в нее и которых любила она. И этот портрет ей мог сказать больше, чем адвокат, который сидел у нее за спиной. И тем не менее, она должна разобраться со своими неурядицами и помочь ей должен этот сидящий за спиной у нее адвокат.
Она услышала, что Джулиус что-то говорит и повернулась к нему:
— Вы что-то сказали, мистер?
— Я говорю, что это упростит наши отношения, существенно упростит, сударыня.
— И запомните еще одно: у меня нет чувства юмора, я не позволю смеяться над собой.
— Мне и в голову не придет смеяться над клиенткой с годовым доходом в три четверти миллиона.
— А у вас есть чувство юмора?
— Я стараюсь держать его в узде, но боюсь, что оно у меня все-таки есть. Вы почему-то пробуждаете его, как ни трагичны события, которые привели вас ко мне.
— Таким образом, я, тщательно взвесив каждое слово, ответственно заявляю вам, что вы бессердечный негодяй. Мое отчаяние, мои позор и полная неразбериха в личной жизни вызывают у вас лишь смех. Ведь это крах всей моей жизни, а вы над этим насмехаетесь. Если бы отец не завещал мне всячески избегать адвокатов, лишенных чувства юмора, я бы немедленно покинула эту контору, и вы лишились бы клиентки, чье дело может принести вам целое состояние.
Джулиус Сэдверборг встал, обошел свой стол и стал потихоньку приближаться к Стэфани, которая все еще стояла у камина, затылком чувствуя глаза на портрете, и, очевидно, потому была более спокойной, хотя неукротимая энергия, клокотавшая в ней еще не окончательно успокоилась.
— Дорогая леди, — мягко сказал Джулиус. — Мне же ничего не известно о вашем отчаянии и позоре, крахе всей вашей жизни и всем остальном. Могу ли я смеяться над тем, чего не знаю? Уверяю вас, если я все-таки смеюсь — хотя, какой тут смех! — то смеюсь не над вашим несчастьем, а над вами.
— Серьезно? Неужели я так смешна в своем горе?
— Но что у вас за горе? Да сядьте вы, пожалуйста.
— В голове у вас, кажется, только одна мысль — как бы заставить клиента сесть. Ну что ж, так и быть — сяду.
Стэфани села также энергично, как ходила по кабинету. Спинка кресла отлетает с треском и скрипом. Стэфани вскакивает.
— О Боже, на мне какое-то проклятие. Стоит мне сесть в кресло, как оно разваливается.
Джулиус Сэдверборг падает на стол, содрогаясь от неудержимого хохота.
— Смейтесь, смейтесь, шут, дурак!
Джулиус подходит к полкам, решительно берет другое кресло и ставит его около Стэфани.
— Погиб мой лучший поддельный Чипендейл. Он стоил мне четыре гинеи. А теперь соблаговолите сесть как можно спокойнее, осторожнее и перестаньте осыпать меня бранными словами. После этого, если вам, конечно, будет угодно, вы расскажете мне, что же у вас стряслось.