Субэдэй. Всадник, покорявший вселенную (Злыгостев) - страница 156

Сообразив, что дело плохо и пора, наплевав на рыцарскую честь, сверкая золочеными шпорами, бежать, «…герцог Коломан, епископ Хугрин и присоединившийся к ним магистр тамплиеров в Венгрии пытались перейти в контратаку. Их немногочисленные отряды очень скоро были смяты, тяжелораненые герцог и епископ вернулись в лагерь, а магистр погиб. Часть венгерского воинства погибла от стрел, остальные, так и не получив приказа по поводу дальнейших действий, обратились в бегство. Венгры пытались выбраться из лагеря, но им преграждали путь упавшие палатки и веревки от них, в образовавшейся давке задние напирали на передних, и многие погибли по вине своих же соратников» [47, с. 143].

Потери венгров росли, им казалось, что вырваться из лагеря-ловушки невозможно. «Они обнаружили, что монголы их окружили практически со всех сторон. Но в одном направлении, казалось, есть просвет» [16, с. 293]. Монголы, выполняя коварный план Субэдэя, «…отошли, открыв соблазнительную брешь в своих боевых порядках, чтобы выманить оборонявшихся на попытку выбраться через нее из окружения» [29, с. 305–306]. Венгры бросились в эту брешь и, казалось, вырвались, но не тут-то было — за спасающимся европейским воинством ринулась самая быстрая в мире конница. Субэдэй, применив эту уловку по выманиванию врага из укрепления, прекрасно понимал, что рубить в ужасе бегущего в спину гораздо проще, чем биться с ним лицом к лицу. Обращенные в беспорядочное бегство подданные и наемники Белы IV ощутили на себе всю мощь «монгольской лавы», самого совершенного в истории войн кавалерийского приема, годного и для обороны, и для преследования разгромленного противника. Э. Хара-Даван, не умаляя ни в коем случае методов ведения боя казаками, заметил, что наша знаменитая «казачья лава» являлась, по всей видимости, «бледной копией» [7, с. 138] лавы монгольской. Страшно представить в самом страшном сне, что чувствовали венгры и немцы, когда они из опасных противников, облитых броней — «кованых ратников» превратились в легкую добычу преследующей их монгольской конницы. «Как отважный лев, который кидается на добычу, монголы гнались за ними, нападали и убивали, так, что уничтожили большую часть того войска», — писал Рашид ад-Дин [38, с. 406]. А аббат из Мариенбурга через год после тех событий сообщал о 65 тысячах погибших [29, с. 306]. Король Бела IV бежал, бросив страну, вначале в сторону Священной Римской империи, а затем к побережью Адриатического моря. Его брат Коломан умер от ран.

Субэдэй, исповедуя классическую тактику монголов, без передышки преследовал венгров и «…помчался к городу Пешт» [12, с. 232]. Несмотря на возраст, полководец находился в авангарде и увлек за собой других. «Все князья тоже пошли [к городу], вследствие чего [вместе] атаковали, захватили его…» [12, с. 232]. Ипатьевская летопись скупо, но красноречиво повествует о той погоне: «…бежаша Угре и гнаша е Татаре до реке Доуная» [47, с. 144]. Взятие Субэдэем Пешта поставило жирную точку в очередном монгольском блицкриге, результаты которого жарко обсуждались на большом совете. Царевичи и военачальники разбирали по полочкам действия различных соединений и командиров. Был отмечен Шейбан — один из джучидов, и Сартак — будущий побратим Невского, старший сын Бату, предводитель передового отряда во время схватки за мост на Шайо [47, с. 142].