В самый разгар бурной деятельности Мадам вдруг стало плохо, и ее увезли в больницу. У Елены обнаружили рак горла, ей срочно сделали операцию. Как только она вернулась из реанимации, вся семья собралась у ее постели. Первым делом известили Хореса, он примчался из Франции и был прощен. Примирение матери и сына всех растрогало. Состояние Мадам мгновенно улучшилось. Она разрешила Патрику навестить ее. Его поразило, что Елена внезапно стала слабенькой, хрупкой старушкой.
О’Хиггинс приходил в больницу каждый вечер после работы. Но в выходные не появлялся. Как-то раз она призналась ему, что родня, хоть и хлопочет вокруг нее, навевает скуку. С близкими ей было не о чем говорить, и она поневоле смотрела телевизор. Дэвид Огилви настойчиво советовал ей стать спонсором какой-нибудь программы — ведь снимают же на деньги Чарльза Ревсона телевизионную игру «Вопрос на 64 000 долларов». По правде сказать, организаторы игры сначала обратились не к «этому типу», а к ней, но она им наотрез отказала. А теперь раскаивалась, ведь игра пользовалась таким успехом у зрителей…
Как только Елене стало немного лучше, она взялась за работу. По ее просьбе в палату провели телефонную линию, установили телекс и несколько пишущих машинок. По утрам секретарши, сменяя друг друга, печатали письма под диктовку. Ежедневно Патрик докладывал ей о том, как продвигается ремонт в салоне Гуриели. Она назначила его директором отдела рекламы, сказав: «Люди вас любят. А в этом деле главное — привлечь к себе людей».
С больничной койки Мадам руководила подготовкой к открытию салона, вникая во все детали. Елена назначила его на вечер четверга, когда вся элита в сборе. На праздник собралось столько знаменитостей, что яблоку было негде упасть. Пришли сестры Габор, актрисы, писатели Гор Видал и Трумен Капоте, пришел Сальвадор Дали и еще целая толпа известных людей. Все думали, что мадам Рубинштейн после операции не встает с постели. Каково же было удивление гостей, когда она вдруг появилась в новом платье, стилизованном под русский сарафан, и в лучших своих драгоценностях!
Величественная, как античная статуя, она твердо ступала и прямо держалась, правда, врач и сиделка поддерживали ее под руки. Проходя сквозь толпу, Елена, подобно императрице, милостиво улыбалась и кивала гостям в ответ на их почтительные поклоны, ласково поцеловала всех родных, которые были потрясены и собирались наброситься с упреками на врача, позволившего ей приехать. Властным мановением руки она заставила их умолкнуть и вдруг лукаво, заговорщицки улыбнулась О’Хиггинсу, будто девчонка-шалунья, удачно всех разыгравшая.