— Так, значит, это ты, негодяй, — воскликнула она, — похитил у меня и честь и возлюбленного?
— Эрнестина, все еще можно исправить, — возразил ей граф.
— Я знаю, — ответила Эрнестина, — несомненно, все уладится. Но могу ли я наконец покинуть этот дом? Насытилась ли злоба твоя?
— Сенатор, — убеждала его вдова Шольтц, — нельзя дать ей уйти… Она погубит нас. Что нам за дело до жизни этой девицы!.. Пусть она расстанется с ней, смерть ее послужит залогом нашей безопасности.
— Нет, — твердо говорил граф, — Эрнестина знает, что жалобы на нас ни к чему не приведут. Она потеряла своего любовника, но еще многое может сделать, дабы составить карьеру отца своего. Она будет молчать, и впереди ее ждет благоденствие.
— О каких жалобах говорите вы, сенатор? Неужели вы считаете, что я буду жаловаться?.. Сообщница ваша, пожалуй, может вообразить, что я способна на такое… О нет, сударь! Есть оскорбления, о которых женщина молчит… ибо она не может рассказать о них, не унизившись сама. Признания, вынуждающие ее краснеть, разбередят стыдливость ее гораздо более, нежели полученное ею возмещение сможет удовлетворить месть ее. Откройте двери, выпустите меня, сенатор, и будьте уверены в моем молчании.
— Эрнестина, вы свободны… Но, повторяю, судьба ваша в ваших руках.
— Я знаю, — гордо произнесла Эрнестина, — и честь моя в том порукою.
— Какая неосторожность! — воскликнула вдова Шольтц. — О граф! Я никогда бы не согласилась вступить в заговор, знай я, что вы так малодушны.
— Эрнестина не предаст нас, — ответил граф, — она знает, что я все еще люблю ее, знает, что ее брак со мной может стать платой за ее молчание…
— Ах, не бойтесь, не бойтесь, — говорила Эрнестина, садясь в ожидающий ее экипаж, — я желаю лишь восстановить честь свою, не запятнав ее вновь поступком низким… Вы будете довольны мною, граф: действия мои послужат к чести нашей — и моей, и Германа. Прощайте.
Эрнестина, возвращаясь к себе, остановилась посреди той площади, где возлюбленный ее только что простился с жизнью. Она пробралась сквозь толпу, насытившую взоры свои устрашающим зрелищем. Мужество придавало ей силы, принятое решение поддерживало ее.
Наконец она возвратилась домой. В то же время вернулся и отец ее: коварный Окстьерн сумел задержать его в отлучке ровно столько времени, сколько понадобилось ему для совершения преступления… Полковник увидел дочь свою растрепанной, бледной, в полном отчаянии, однако глаза ее были сухи, поступь горделива и речи ясны.
— Идемте, отец, мне надо поговорить с вами.
— Дочь моя, ты пугаешь меня… Что случилось? Ты уходила в мое отсутствие? Я слышал разговор о казни какого-то молодого человека из Нордкопинга… Мне стало тревожно… Я был взволнован… Объясни же! Я чувствую, что где-то рядом притаилась смерть.