Алекс подошел к столику и взял два бокала хереса. Один бокал он демонстративно передал пикантной брюнетке Эдвине Дорси, единственной женщине в правлении ПКА.
Эдвина перехватила неодобрительный взгляд Хейворда. «Ну и пусть, какая уж тут разница», — подумала она. Роско и так прекрасно знал, что она была верной сторонницей лагеря Вандервоорта.
— Спасибо, Алекс, — сказала она и взяла бокал.
После некоторого замешательства остальные последовали примеру Алекса. Лицо Роско Хейворда выражало откровенное неудовольствие. Он хотел было сказать еще что-то, но передумал. В дверях появился вице-президент по безопасности и охране банка Ноллан Вэйнрайт. Он был одним из двух негров — членов правления, которые присутствовали здесь. Слегка повысив голос, он объявил:
— Миссис Дорси и джентльмены! Мистер Россели…
Разговор стих: в дверях стоял Бен Россели. Еле заметно улыбаясь, он переводил взгляд с одной группы присутствующих на другую. Против обыкновения Бен Россели сегодня не был ни жизнерадостен, ни бодр. Он вошел медленно, опираясь на трость. Никто прежде не видел его с тросточкой.
Мистер Россели протянул руку, пытаясь придвинуть к себе директорское кресло, но Ноллан Вэйнрайт, стоявший неподалеку, опередил президента и придвинул его кресло сам. Пробормотав слова благодарности, президент уселся и, обратившись к присутствующим, сказал:
— Заседание сегодня неофициальное, я вас долго не задержу. Если хотите, берите кресла и садитесь. Спасибо.
Последнее было адресовано официанту, который поднес Россели бокал хереса. Официант вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
Кто-то придвинул кресло Эдвине Дорси. Кое-кто и сам сел, но большинство осталось стоять.
Первым заговорил Алекс Вандервоорт.
— Судя по всему, — заявил он, — мы собрались здесь что-то отметить. — Он повертел в ладонях бокал хереса. — Поэтому — вопрос: что мы празднуем?
Бен Россели вяло улыбнулся:
— Я был бы не прочь что-либо такое отметить, Алекс. Увы, сегодня не тот случай… Просто я решил, что в этой ситуации бокал хереса совсем не повредит…
Он замолчал и неожиданно странное напряжение заполнило помещение. На лицах у всех появились тревога и озабоченность.
— Я умираю, — сказал Бен Россели. — Доктора сказали, что долго мне не протянуть. И я счел своим долгом сообщить вам об этом.
Он поднял свой бокал, взглянул на него и отпил глоток.
Если прежде в зале стояла просто тишина, то теперь она сделалась буквально пронизывающей. Никто не шелохнулся, никто не решался вымолвить ни полслова. Откуда-то издалека приглушенно доносились привычные звуки живущего своей жизнью огромного учреждения. Где-то стучала пишущая машинка, урчал кондиционер. За окном со свистом пронесся реактивный самолет, набирая высоту над городом.