– А почему орудия не прибыли? – Помнить каждую мелочь – это задача для начштаба и офицеров оперативного отдела, но никак не командующего.
– Эшелон с ними, отправленный по одной из второстепенных дорог, потерпел крушение. Но это сейчас даже к лучшему – мы можем задействовать эти гаубицы у Смоленска. Наши артсистемы истратили почти весь боезапас, да и имеющиеся в городе трофейные – тоже.
– Хорошо. Отправляйте. – Голову Клюге сейчас занимали совсем другие мысли. Нет, конечно, ситуация на фронте была сложная – пожалуй, наиболее сложная за всю его полководческую карьеру, – но беспокоило фельдмаршала сейчас другое. Безоговорочно веря в немецкого солдата и немецкую военную машину в целом, он считал, что парировать прорывы русских, а то и организовать несколько новых «котлов» – не более чем вопрос времени. А вот необычные или, скорее, непривычные приемы, применяемые противником, лишали воспитанника прусской школы спокойствия.
Кавалерийский корпус даже не на фланге, а в тылу – это достаточная угроза, даже если не принимать в расчет тяжелые условия местности. Но корпус – не иголка, в лесу не спрячешь. Рано или поздно летчики или разведдозоры его обнаружат, и тогда русским останется только с честью погибнуть или сдаться в плен. А вот танки противника в тридцати километрах от его штаба вызывали недоверие, смешанное с опасением. Да, выдвинувшаяся на север от Борисова кампфгруппа в составе пехотного полка, двух сводных батальонов и практически всей бронетехники, оказавшейся под рукой, вытеснила противника, который даже серьезного боя не принял, ограничившись короткими налетами арьергардных заслонов.
Клюге показалось, что он начинает понимать идею русского командующего. «В чем мы, безусловно, превосходим противника, так это связь. И организованность. А что мы имеем на настоящий момент? Первое направление связи – «сверху вниз», пока функционирует нормально, но отдельные попытки ее нарушить… – Фельдмаршал быстро нашел в стопке бумаг записку начальника связи группы армий и быстро пробежал ее глазами. – Да, насчет «отдельные» я погорячился, – скорее уж «постоянные». Если верить докладу оберст-лейтенанта, а не верить у меня пока основания никакого нет, то в ближнем тылу проводные линии связи в среднем «живут» четыре дня, а в оперативном – шесть. С другой стороны, ближе к фронту они, как правило, просто повреждаются, а вот дальше ситуация сложнее – диверсанты не только перерезают провода, но и с большой долей вероятности уносят большие отрезки с собой, из-за чего уже возник дефицит кабеля… Вот просто берут и уносят! – Клюге не заметил, как у него на щеках заходили желваки. – Но это еще не все! Сколько тут нападений на ремонтные бригады? Девятнадцать за месяц! И это не считая семи случаев минирования, также приведших к жертвам среди связистов. Добавим к этому несколько нападений вражеских диверсантов на дивизионных и корпусных связистов. В отчет Бергера они не вошли, но Тресков о них докладывал… Вроде того знаменитого разгрома батальона связи 7-й танковой. Надо понимать, что мелкие происшествия, вроде «прилетела из леса пуля и попала в рацию», вообще дальше непосредственных начальников не уходят. А ведь у нас в группе армий даже резерва для пополнения убыли в связистах нет. Максимум можем запрос в Германию отправить. На армейских же складах недостаток в запасах средств связи уже приближается к сорока процентам! Бергер уже отдал приказ о демонтаже гражданских линий и передаче кабеля и аппаратов в подразделения. Но Россия – не Рейх и не Франция – телефоны еще поискать нужно. Похоже, кто-то у русских догадался, как нам серьезно осложнить жизнь».