Со старого потускневшего снимка глядит на меня мальчишка. Выглядит он несколько парадно: большая красивая шляпа, широкий белый пояс на темной вельветовой куртке. На обороте снимка надпись: «В пятилетнемъ возрасте». Уже этот твердый знак не оставляет сомнений, что мальчик с фотографии, увы, давно распрощался с детством. Я гляжу на фотографию и как бы всматриваюсь в свое детство. Мальчик на портрете стоит рядом с обручем. Мои дочка и сын теперь смотрят на обруч с некоторым превосходством, говоря: «Колесико катал!» Дочь увлекается музыкой, сын — техникой, все время что-то конструирует и мастерит, мальчик на снимке моложе моих детей. Чем же он увлекался, как жил?
Родился я в Нежине, а затем семья переехала в Харьков. Память сохранила лишь отрывочные картины первых лет жизни: улицы, где жила наша семья, магазин головных уборов, где покупали мне фуражку. Это все Нежин. Харьков представляется мне более отчетливо. Войска, революция, Гражданская война врываются в привычный быт…
Рано я стал увлекаться чтением вслух, декламацией, но путь к признанию не был для меня прямым. В детстве я мечтал о разных профессиях, а в семье хотели, чтобы я стал или бухгалтером, или скрипачом. Эти профессии представлялись солидными, сулящими спокойную обеспеченную жизнь, о которой тогда наша семья могла только мечтать. В ту пору мы очень нуждались. И, хотя я был еще совсем мал, мне тоже надо было зарабатывать, я стал так называемой «живой афишей». Ношу объявления о концертах и предстоящих гастролях и чувствую себя причастным к театру. Пусть дома твердят, что актера ждет самая беспокойная, самая тяжелая жизнь. Именно такая жизнь, именно такое беспокойство и тянут к себе…
Радость творчества, стремление сказать людям что-то неизвестное — все это, конечно, пришло многие годы спустя. А вначале был романтический порыв, профессия актера манила, как манит теперь ребят профессия космонавта. Лишения не пугали, хотелось прожить жизнь вольно и красиво.
Сколько лет прошло, а в памяти все живы впечатления тех дней. Театр являл собой контраст с той приземленностью, с которой не хотело мириться детское воображение, обыденность вызывала к жизни мечту. В то время я увлекался голубями, и они тоже будто принадлежали к прекрасному миру, властно звавшему к себе. Взрослые забеспокоились — мальчишка отбивается от рук. Однажды, возвратясь откуда-то домой, я застал голубятню пустой…
До сих пор помню их, голубей моего детства. Знаю, старшие желали мне добра: и когда решили прикрыть мою голубятню, и когда мечтали о том, чтобы я стал бухгалтером. Все же детская мечта о театре оказалась сильнее: за ней стояло призвание. Они не знали об этом. Взрослые слишком часто не умеют взглянуть на ребенка всерьез.