Все это мозг Дмитрия отмечал совершенно автоматически. Контраст с уснувшей улицей или, точнее, по определению Четырнадцатого, еще не проснувшейся, был разительный. Ослепленный ярким светом и обалдевший от шумного веселья, Дмитрий не сразу обратил внимание на даму, которая стояла за двумя здоровенными лакеями, отворившими дверь.
Сайрус отступил чуть в сторону и, склонившись в галантном поклоне, наигранно, как статист плохого провинциального театра, произнес:
— Восхитительнейшая Ольга Александровна, ваше повеление исполнено! Принимайте вашего героя! Не обессудьте, если по ходу дела его пришлось слегка помять…
Дама слегка отступила, как бы приглашая их войти, и яркий свет озарил ее лицо и фигуру. Нежно-персикового оттенка атласное платье, увитое ажурными лентами и бантами по пышному кринолину и усыпанное блестками, засверкало в свете канделябров. Глубокое декольте открывало высокую грудь до пределов возможного. От этого великолепия и так-то было трудно оторвать глаза, а тут еще на левой груди дамы кокетливо пристроилась то ли родинка, то ли мушка, которая гармонировала с такими же на шее и на щеке.
Так, по родинкам, взгляд Дмитрия поднялся до лица красавицы, которое обрамляли белые букли сильно напудренных волос, перевитые жемчужными нитками.
От неожиданности Дмитрий вздрогнул и громко вскрикнул. Ноги его подкосились. Волнения последних двух часов да и физические страдания вдруг навалились на него. Паркетный пол прихожей вдруг вздыбился и рванулся ему навстречу…
— Ленка! — последнее, что он смог выдохнуть, прежде чем потерял сознание.
Все дальнейшее произошло в считаные доли секунды. Четырнадцатый дернулся вперед, чтобы поддержать Дмитрия, но Сайрус опередил его. Заграбастав обмякшего Дмитрия в свои объятия, он буквально ввалился вместе с ним в дверной проем. Дверь, отсекая шум и гам праздничного веселья, захлопнулась перед самым носом Четырнадцатого. Некоторое время ему казалось, что музыка все еще доносится до него, но вскоре она стихла. Вокруг опять воцарилась полная и теперь уже кажущаяся неестественной тишина…
Несмотря на мороз, Четырнадцатый вдруг покрылся испариной.
— Барин, а деньги! — бешено заколотил он в дверь кулаками.
Лихорадочно работавшее сознание, казалось, само подсказывало нужные фразы. Хотя нутром Четырнадцатый уже чувствовал, что это бесполезно. Внутри дома стояла такая же полная тишина, как и вокруг. Совершенно машинально, в какой-то прострации, он продолжал отчаянно колотить в дверь.
Наконец послышался шорох, затем звук отпираемых засовов, и в дверном проеме показалась заспанная физиономия.