Гэбриэл увидел недоверие в глазах Луки, а тот в свою очередь ощутил в словах старика боль. Кажется, теперь Гэбриэл понял, почему ученик так упорствует в нежелании иметь детей. Он боится, что смертные станут ненужными изгоями или рабами, что-то вроде бракованных творений, что они будут страдать, и так продолжатся несчастия среди смертных.
— Всё будет так, как ты захочешь, — сразу ответил Гэбриэл. — Но для бессмертных ты станешь вторым пришествием Христа Ормузда, воскресившим священный род неберов Натуру.
— То есть смертные и бессмертные будут расти и жить вместе со своими матерями и родственниками?
— Да.
— И больше никто их не станет разлучать? Никто не станет говорить, что смертные ниже по положению бессмертных? Никто не посмеет заявить, что Люциферы — боги, а Грааль — рабы их, или наоборот?
— С чего это у тебя такие выводы? Люциферы никого не порабощали. Никогда. Вообще-то всё именно наоборот: это нас пытались сделать рабами Грааля, а люди и по сей день рабы его, только не знают об этом. Хотя, наверное, некоторые догадываются, что в мире что-то не так.
— Не уходи от ответа.
— Хорошо. Новое время требует новых устоев. Пусть будет так. Но равенство — это вредоносная утопия.
— Я не говорю об уравниловке. Я имею в виду равноправие в обществе.
— В каком обществе? В обществе кого?
— В обществе новых людей.
— А равноправие и уравниловка разве не одно и то же?
— Насколько я разбираюсь в понятиях, — нет, не одно и то же.
Старик недовольно засопел:
— Равноправию среди смертных не бывать. Это утопия. Это мечта рабов, помышлявших о могуществе богов. Вот что такое равноправие и ваше пресловутое равенство.
— Я имел в виду права мужчин и женщин в обществе смертных и бессмертных неберов.
— Это другое дело. Но прежде так и было. Существовал Закон.
— И христианство сохранит свою позицию в мире?
— Это обязательно? — засомневался Гэбриэл.
— Обязательно. Разве христианство проповедует извращения или мракобесие? Разве христиане не ценят жизнь, совесть, честь и достоинство? Чем они тебе не по вкусу?
— Ты вынуждаешь меня сказать о христианах какую-нибудь гадость. Не говори такие вещи, ты ведь знаешь, сколько ужасов посеяла католическая церковь в средние века. Да и в последние годы бывали инциденты. Так что будь так любезен… Без пафоса, пожалуйста!
— Ладно, — согласился Лука.
— Но какую историю ты будешь рассказывать будущим смертным и бессмертным? Реальную или Евангельскую? Во что твои христиане должны будут верить: снова в воскресшего Иисуса?
— А разве ты не воскрес?
— Но это было вовсе не чудо. Я не был мёртв в буквальном смысле. А во-вторых, я никогда ни именовал себя Иисусом, и никто так меня не называл. Никогда.