Сажусь в свое кресло, достаю сигареты, прикуриваю и делаю глоток хорошего напитка. Вторая чашка за утро, но оно выдалось каким-то нервным.
- Я прав?
- Допустим, - выпускаю в потолок струйку дыма. – Открой окно, пожалуйста.
- Так папа говорил тебе о нас или нет?
- Говорил, - киваю.
- Не рад? – садится на свое место и вынимает у меня из пачки сигарету.
- А должен? – смотрю ему в глаза, Джорджи не вызывает никаких чувств, ни былых злости, раздражения и ревности, ни радости. Ничего. Посторонний человек.
- Наверно, - прикуривает и нервно затягивается. Давится и надрывно кашляет несколько минут.
- Оставь. Не курил, не начинай, - выхватываю сигарету из напряженных пальцев, тушу в объемной пепельнице из толстого стекла, украшенной по углам львиными лапами.
- Александр, ты плохой человек, - давлю злую усмешку на это заявление и слушаю, что еще мне скажет братец. – Когда ты исчез папа места себе не находил, он постарел сразу же, осунулся весь. До сих пор не может прийти в себя, не смотря на то, что знает, с тобой все в порядке.
- Это, как сказаа-а-ать! - вскакиваю со своего места, нервно кружу по кабинету.
Он постарел, он осунулся. Ха! А как насчет меня? Где был папа, когда я выл в больничке от одиночества после аварии? Где он был, когда я передвигался только с костылями по квартире? Где он был весь этот месяц, что я провел в больнице? Где? Пусть хоть подохнет, плевать. На похороны не приду!
- Знаешь, что, малыш Джорджи, - встаю напротив, упираясь ладонями в поверхность стола и наклоняюсь, заглядывая в голубые глаза. – Пошел отсюда вон! И папочке своему можешь передать, что я его ненавижу от всей души!
- Так нельзя!
- Вон! – указываю на дверь.
- Александр…
- Убирайся отсюда, сученыш! - хватаю за шкирку и вышвыриваю за дверь, чтобы в следующую секунду с грохотом ее захлопнуть.
Падаю в кресло, дрожащими руками достаю из пачки новую сигарету, ломаю, потому что злость бурлит и требует выхода. Я плохой. Ну да, ну да. Он знает, что со мной все в порядке, значит, знает, где я обитаю. Интересно, почему за столько лет он не удосужился даже позвонить? Мрак. Устраиваю голову на столе. Горько на душе, обида душит и топит, злость клубиться черным дымом. Хочется плакать, но стискиваю зубы и давлю в себе эти слезы, отец последний человек из-за которого я буду их лить.
- Саша? – в дверь тихо поскреблись.
- Входи, Франческа, - поднимаю голову со стола и смотрю на девушку, она какая-то растерянная и покинутая.
- Саша. Это правда?
- Что именно?
- Джорджи твой брат? – садится на край стула, где несколько минут назад сидел младший брат.