Один из двух новых консулов, Кальпурний Пизон, председательствующий в дебатах, встал, чтобы высказать свое мнение. Из уважения к его должности сенаторы и зрители молчали, пока Пизон прочищал горло.
– Мои сограждане-сенаторы, до конца дня остается меньше двух часов. Три дня мы слушали доводы за и против выдвинутого предложения. Я предлагаю сейчас проголосовать, подлежит ли Цезарь суду.
– Сейчас мы узнаем, – прошептал Марк.
– Не будь так уверен, – возразил Фест. – Ты забыл о нашем друге Клодии.
Марк кивнул, вспомнив горячего молодого человека, который в прошлом году организовал уличные отряды в защиту интересов Цезаря.
– Я запрещаю! – громко крикнул кто-то.
Все головы повернулись к человеку, сидевшему на скамье трибунов. Трибуны, выбранные народом, имели право заблокировать любое решение сената, но такое право – право вето – редко применялось на практике. Трибун Клодий поднялся, вытянув вперед руку:
– Я запрещаю голосование.
Тут же вскочил Катон:
– На каком основании?
Клодий с улыбкой повернулся к сенатору:
– Я не обязан объяснять тебе причины, дорогой мой Катон. Просто я имею право запретить голосование. Вот и все.
Катон с яростью смотрел на трибуна.
– Но у тебя есть моральная обязанность объяснить свое решение. Ты должен указать причину.
– Я должен? – повернулся Клодий к консулу.
Пизон вздохнул и отрицательно покачал головой.
– Ба! – вскипел от злости Катон. – Трибун злоупотребляет своим правом. Если нет уважительной причины запретить голосование, а ее в данном случае нет, тогда он не имеет права запрещать.
– Может, это и неправильно, – ответил Клодий самым обыденным тоном. – Но как бы то ни было, это моя привилегия. И тут ты ничего не можешь поделать.
После этих слов сторонники Катона взревели от возмущения и гнева, и Марк заметил, что многие из остальных сенаторов, даже те, кто обычно поддерживал Цезаря, тоже рассердились. Он повернулся к Фесту:
– По-моему, Цезарь совершает ошибку. Он не должен полагаться на Клодия.
– Может быть, но зачем рисковать проигрышем в голосовании?
– Хозяин рискует большим, чем провал в голосовании.
Марк обвел рукой сцену, разыгравшуюся в Доме сената. Выкрики продолжались, пока секретарь Пизона не стукнул посохом по мраморному полу. Постепенно шум стих. Пизон кивнул в сторону высокой фигуры, сидящей между Катоном и Цезарем:
– Слово предоставляется сенатору Цицерону.
Марк прильнул к окну, чтобы не пропустить ни словечка. Цицерон был одним из самых уважаемых сенаторов, и он еще не решил, к какой стороне примкнуть. Что бы он ни сказал сейчас, ему под силу перетянуть голоса в пользу Цезаря или против него.