Распад СССР – событие помасштабнее даже развала Австро-Венгрии или Российской империи.
О том, что это государство может развалиться, предупреждали не раз, но как-то все больше творческие люди, литераторы и чаще всего – советские диссиденты. А вот аналитики и разведывательные центры полагали, что СССР чуть ли не вечен. Ни одна стратегическая концепция в мире не исходила из того, что СССР падет в 1991 году. Ни один разведывательный центр не подавал своему правительству доклад, в котором исходил из такой перспективы. Ни один серьезный ученый ни в 1970-е, ни в 1980-е не считал, что Советский Союз обречен или что в обозримом будущем может появиться опасность распада СССР.
Часть интеллектуалов обожала рассуждать на тему «Куда мы катимся?!» и о том, как раньше (в первые годы СССР, при Сталине, при царе… нужное подчеркнуть) все было хорошо, а потом стало плохо. Но эти люди, как правило, не хотели ни уничтожения, ни унижения своей страны, а если и хотели – не видели никаких признаков гибели СССР в обозримом будущем.
Сейчас трудно даже представить себе, в каком стабильном, неизменном мире мы жили еще в 1960-е и даже в начале 1980-х годов. Тогда никому и в голову не могло прийти, как мало времени осталось Советскому Союзу. «Перестройка» грянула совершенно неожиданно как для населения СССР, так и для западного мира. Но «перестройку» ведь никто не считал началом конца СССР. Мнения о ней с самого начала были самые разные – от «наступит демократический социализм» и до «давить их всех надо, дерьмократов проклятых», но что следствием «перестройки» станет распад страны, никто не предвидел. Самые заслуженные «советологи» и «кремленологи» всего мира никак не ждали ничего подобного. Даже в середине 1980-х, уже при разгуле «перестройки», мы жили в убеждении, что СССР будет существовать неограниченно долго, гораздо дольше наших коротких жизней.
Такой вот маленький семейный эпизод: в 1987 году мама попросила меня перепечатать на пишущей машинке стихи Николая Гумилева. Стихи эти еще в 1950-е годы она переписала из другой, уже совсем ветхой тетрадки, в которой стихи Николая Степановича собрала моя бабушка в 1922 году – сразу после убийства поэта. Стихи я перепечатал в трех экземплярах, сложил в папки…
– Мамочка, а может, его еще будут публиковать?
Мама безнадежно машет рукой:
– Гумилева?! Никогда его не напечатают.
– А если война? Если коммунисты вынуждены будут меняться…
– Сынок! Вот будет радиоактивная пустыня… И сквозь слой пепла поднимается рука с красной тряп… красным знаменем.
Вот так мы даже не то что думали – так мы чувствовали в нашей глубоко не советской, консервативной, белогвардейской семье.