— Да, здесь все не так,— сказала она.— Мир здесь более стар и настолько иной, как будто мы приехали в другую страну. Это мир фермеров и помещиков. От них от всех воняет, и все-таки запах навозной кучи куда здоровее, чем запах сарая, где валяют шерсть. И этот мир куда более английский, чем север Англии… Нет, ты только послушай, что я говорю!
— Продолжай,— сказал я. Я любил слушать ее: она могла говорить об отвлеченных предметах, не превращая разговор в лекцию.
Мы просидели так около часа, а потом мимо прошли две девушки в сопровождений двух парней. Одна из них привлекла мое внимание. Ей было лет пятнадцать,— плоское, обрамленное черными волосами, ничего не выражающее лицо. Ситцевое платье плотно облегало фигуру, обрисовывая ноги.
— Добрый вечер,— сказала она.— Не знаете ли, сколько сейчас времени?
Прежде чем я успел взглянуть на часы, Элис уже ответила ей коротко и сухо. Девушка продолжала разглядывать меня так же пристально, как я только что разглядывал ее.
— Благодарю вас, сэр,— сказала она.— Жаркая нынче погода, правда?
Она повернулась и пошла по дороге, слегка покачивая бедрами. Когда компания исчезла из виду, я услышал, как девушки захихикали; очевидно, они шли в лес, расположенный к западу от Камли.
— Я хочу выпить чего-нибудь крепкого,— сказала Элис. И посмотрела в сторону леса.— Ей этого не требуется.
— Я люблю тебя,— сказал я.— И меня не интересуют маленькие девочки. Особенно такие, как эта.
— Ты еще останешься здесь, когда я уеду,— заметила она.— Обещай мне что-то — сейчас, на трезвую голову и при дневном свете. Обещай, что не будешь спать с ней. С кем угодно, милый, но только не с ней.
— Конечно, не буду. Да и откуда у меня возьмутся на это силы?
Она засмеялась, и тревога исчезла с ее лица. Обнявшись, мы направились к кабачку; впервые чувствовал я себя так свободно: ничто не угнетало меня, не тревожило, не вызывало стыда. Кабачок был старинный: низкие потолки с огромными дубовыми балками, толстые стены и окна с частым переплетом, и так приятно было сидеть там, прислушиваясь к мягкому говору местных жителей и потягивая темный эль, который, в отличие от большинства южноанглийских сортов пива, приятно отдавал солодом. Когда мы заказали по третьей кружке, я предложил Элис сигарету.
— Нет, милый.
— У меня их много.
— Мне не хочется. Наверное, я никогда больше не захочу курить. Ты со мной сегодня и еще целых три дня, и у нас есть дом и сколько угодно еды и питья, и у меня не взвинчены нервы. Собственно, об этом не стоило бы и говорить, но для меня сигарета — символ. А ты кури, если хочешь. Если же мне понадобится успокоить нервы, то я…— Остальное она прошептала мне на ухо.