— Принеси мне кассу, книгу с гербовыми марками и книгу мелких расходов,— сказал я.
Он вынул все это из сейфа и подошел к моему столу, шаркая стоптанными ботинками.
— Сегодня утром я произвел проверку, Рей,— сказал я.— Тут не все сходится.
Он тупо смотрел на меня.
— Есть ошибки,— сказал я.— Ошибки, которые должны были подтвердиться излишком наличности, но не подтверждаются. За последние две недели недостает пятнадцати шиллингов. Эти пятнадцать шиллингов у тебя?
Он покачал головой. Глаза его наполнились слезами.
— Ну хорошо. Может быть, я где-нибудь напутал. Давай проверим вместе.
Он смотрел через мое плечо, и его красно-синяя от чернил рука с обкусанными ногтями послушно следовала за моим пальцем, скользившим по длинным колонкам цифр.
Эта рука и стоптанные ботинки доконали меня; я увидел себя его глазами,— старый, самодовольный, всемогущий. И захлопнул книгу.
— Чертов дурак, зачем ты это сделал? Ты же понимал, что это раскроется.
— Не знаю,— сказал он, всхлипывая.
Зато я знал. Его приятели по школе зарабатывали пять-шесть фунтов в неделю, а он всего только два. И он пытался не отставать от них, бедняга.
— Перестань хныкать,— сказал я.— Ты попал в скверное положение, и слезы делу не помогут. Эти пятнадцать шиллингов у тебя?
Он покачал головой.
— Нет. Извините меня на этот раз, мистер Лэмптон: клянусь вам, что я никогда больше не буду. Пожалуйста, не выдавайте меня.
Я вынул из кармана бумажку в десять шиллингов и две полукроны и положил их в кассу.
Лицо его просветлело.
— Вы не выдадите меня, мистер Лэмптон?
— А какого бы черта стал я это делать?
Он схватил мою руку и принялся ее трясти.
— Благодарю вас, сэр, благодарю вас. Я верну вам все до последнего пенни, клянусь, я…
— Не надо,— сказал я. Для него пятнадцать шиллингов были столь же огромной суммой, как для другого полторы тысячи.— Не надо, дурачок. Просто никогда этого больше не делай, только и всего. На этот раз я все улажу, но если ты еще раз попадешься, то даже будь недостача всего в полпенни, ты немедленно отправишься к мистеру Хойлейку. А теперь иди и умойся.
Когда он ушел, я подумал, уж не произошло ли у меня размягчение мозгов. Ведь я покрыл вора, и если он еще что-нибудь украдет, то мне придется плохо. Но я не мог поступить иначе: я еще помнил то время, когда сам отчаянно нуждался и пятнадцать шиллингов были для меня целым состоянием, и помнил, что я чувствовал, глядя, как дафтонские юнцы расхаживают в новеньких костюмах, с бумажниками, набитыми банкнотами, а у меня не было денег даже на лишнюю пачку сигарет. А может быть, у меня мелькнула суеверная мысль: если я сжалюсь над Реймондом, Браун сжалится надо мной.