— Где ты был с утра пораньше?
Тот лаконично ответил, не желая вдаваться в подробности:
— Компьютер у Любови Николаевны не включался.
Игорь понимающе качнул головой и пропел, подражая хрипловатому голосу Высоцкого:
— Идет охота на волков, верней, охота на зайцов…
Зайцев, желая предотвратить опасные намеки, поспешно спросил, не сообразив, что закладывает Петухова с потрохами:
— Игорь, ты какого лешего сегодня опоздал?
Тот помялся, взглянув на построжевшего Владимира Ивановича, но ответил честно, не считая нужным юлить:
— Да понимаешь, сегодня у жены выходной. Просыпаюсь, а она под боком, мяконькая такая, тепленькая, располагающая, ну а дальше, сам понимаешь. Я даже позавтракать не успел, — и с вожделением уставился в тарелку к Рудту, как раз вытащившему из микроволновки подогретые ароматные пельмени.
Начальник оказался перед двусмысленной дилеммой. Как руководитель он обязан был указать на недопустимость опозданий независимо от их причины, но как нормальный мужик он подчиненного вполне понимал. Учитывая, что Игорь опаздывает сравнительно редко, особенно если точкой отсчета считать Баранова, решил спустить инцидент на тормозах, молча включил свой компьютер и занялся работой.
Демонстрируя мужскую солидарность, Генрих отбавил от своей тарелки добрую треть пельменей и широким жестом подал Игорю, за что заслужил пылкую благодарность.
— Ох, спасибо, дружище! Я после такой работенки жутко есть хочу, прямо-таки от голоду пухну. Ты меня просто спас!
У Рудта подобных проблем не бывало уже лет сто, но он сделал вид, что вполне понимает Петухова и сочувственно покивал ему рыжей головой.
Вспомнив, что завтра Рождество, Илья спросил у Генриха:
— Слушай, а ты к какой церкви принадлежишь?
Тот даже подавился от внезапности вопроса.
— К православной, естественно, меня еще бабка крестила, сразу после рождения, не спрашивая родителей.
Игорь от удивления даже жевать перестал.
— Так ты же немец? Тебе же католиком надо быть, нет, вру, протестантом?
— Теоретически. Я немец-то лишь наполовину. Во мне русской крови больше, раз русская бабка воспитывала. Так что я православный. — Рудт с вожделением посмотрел на пельмени и вздохнул. — Хотя какой из меня верующий. Сейчас сочельник, надо пост держать до первой звезды, а я мясо уминаю. Грешу. Но уж так меня безбожно воспитали. В этом я не виноват.
Найдя, по снисходительному русскому обычаю, ответственных за собственные грешки, быстренько покидал в рот оставшиеся пельмени, и уткнулся в монитор.
Поскольку к религии так же, как Генрих, относились все, то претензий к грешнику никто не высказал. Правда, и отметить пивком наступающее Рождество, как предложил Игорь, никто не решился.