— У вас есть еще что-нибудь выпить? — хмуро спросил Леон.
— Всегда, — усмехнулся Мазур. Прошел к бару, стараясь краем глаза держать бельгийца на случай тех самых глупостей — но Леон сидел обмякший, словно марионетка, из которой выдернули ниточки. Приняв от Мазура стакан, вздохнул:
— Я не вижу в ваших рассуждениях ошибок. Но все равно, чересчур рискованно…
— Да глупости, — сказал Мазур с обаятельной улыбкой. — Вы ведь реалист и прагматик, ага? В конце концов, противник — зло чуточку абстрактное, которому трудненько будет до вас добраться. А вот я — зло вполне реальное, к тому же, находящееся на расстоянии вытянутой руки. А жизнь, что бы там ни болтали романтики, всегда — выбор из двух зол меньшего, — он улыбнулся почти весело. — Соберитесь, Леон, и побольше оптимизма. Думайте о приятном — хотя бы о том, что при удаче вы будете состоять в личной страже королевы, а это — другие деньги…
Глава третья
Политика по-африкански
Толпу и оратора Мазур наблюдал с балкона третьего этажа одного из департаментов Министерства почты, выходившего фасадом на небольшую окраинную площадь. Попасть сюда им с Лавриком оказалось проще простого: разыскали начальничка, сунули под нос удостоверения тайной полиции, потребовали принести два стула на такой-то балкон, и чтобы никто не крутился поблизости. Что и было моментально выполнено со всем почтением. Вольготно человеку в Африке с удостоверением тайной полиции, что уж там. Тем более что не они одни такие умные: на трех балконах дома напротив Мазур сразу высмотрел чернокожих в штатском — и один из них, ничуть не скрываясь, разглядывал собравшихся в бинокль, а другой, на балконе рядом, запечатлевал митинг с помощью видеокамеры. В соответствии с новыми веяниями, свежими ветрами демократизации доктору Мукузели без малейших препятствий выдали разрешение на митинг в заранее указанном месте, где сборище не создавало помех уличному движению и каких бы то ни было неудобств мирным обывателям. Но если уж повеяло демократией, никто не вправе запретить мальчикам штатского вида издали разглядывать собравшихся в бинокль и вести съемки, демократия — она для всех…
Никак нельзя сказать, что зрелище впечатляло. Послушать недавнего эмигранта собралось человек двести — примерно половина интеллигентно-студенческого вида, а остальные явно из простонародья. Репортеров всего полдюжины, все, сразу видно, местные и, судя по суетливости и не особенно респектабельному виду — не из самых престижных изданий. А телекамер нет вообще — по какому-то странному совпадению ни одна не послала своих операторов (и Мазур прекрасно догадывался, как звучит имечко этого «совпадения», и в каком «совпадение» чине).