Но она сказала, не то спрашивая, не то утвердительно:
— А тебе обязательно хочется, чтобы я была виновата. Тебе так будет легче.
Лето 1965-го было такое холодное и дождливое, какие даже в Ленинграде выпадают редко.
В начале июня провожали Димку в армию. Григорьев привез в подарок блок «Трезора», самых лучших тогдашних сигарет — болгарских, длинных, с фильтром.
— Ты что! — засмеялся Димка. — Лучше бы «Памира» купил по десять копеек! «Трезор» среди солдатиков не покуришь: только достанешь — пачку вмиг расхватают!
В комнате, где они когда-то занимались, у накрытого стола сели на прощанье вчетвером: Димка, Стелла, Александра Петровна и Григорьев. Марик не приехал, у него уже началась сессия, назавтра — первый экзамен. Марик только позвонил. Телефон висел в коридоре, Димка выбежал туда, и слышно было, как он кричит в трубку: «Спасибо, Тёма! Спасибо, старичок! Обязательно!..»
Коротко постриженный Димка, несмотря на возбуждение, был каким-то непривычно сосредоточенным. Почти не пил.
Григорьев смотрел на него, и даже не верилось, что он действительно провожает Димку в армию. Во взрослую, тревожную и суровую жизнь. В чем-то испытывал неловкость перед другом, в чем-то завидовал ему.
Александра Петровна молчала. Всё время казалось, что она вот-вот заплачет. А Стелла тянулась поговорить с Григорьевым. Расспрашивала, как он учится, и при этом смотрела прямо в глаза, внимательно и странно. Он смущался. По его мнению, Стелла не проявляла тех чувств, которые должна проявлять сестра, провожающая любимого брата на трехлетнюю службу.
Димка запретил идти с ним на сборный пункт, и, когда подошло время, решительно поднялся из-за стола: «Всё, прощаемся!» Обнял и поцеловал мать. (Та, наконец, заплакала, еле слышно, всхлипывая. Покатились слезы по щекам.) Обнял и поцеловал Стеллу. И вдруг, отстранившись, непонятно для Григорьева яростно погрозил ей пальцем: «Смотр-ри у меня!» И взял чемодан.
Григорьев и Димка вышли на улицу вдвоем.
— Жалко, что Тёма не приехал, — сказал Димка.
— У него завтра самый трудный экзамен, — попытался заступиться Григорьев.
— Да я не обижаюсь, — сказал Димка. — Тёма есть Тёма. Он свою науку ест, с наукой спит. Молодец…
— С Любой-то попрощался? — спросил Григорьев, чтобы увести разговор от Марика.
Димка сперва и не понял, о ком это. Потом сообразил, снисходительно усмехнулся:
— Ты что! Этих посикушек, знаешь, сколько! Только покажи… — Продолжая улыбаться, вдруг посерьезнел: — Со всеми, со всеми я уже простился, и с ханыгами, и с блядями. И черт с ними! Сегодня хотел только с тобой и Тёмой. Тот позвонил, ты приехал, — ну и хорошо!.. Всё, дальше не ходи!