Она женским чутьем представляла себе дело в виде большой, сильной и любимой соперницы, чувствовала неопределенную безликую ревность, в которой она сама себе стыдилась сознаться…
Вот ее маленькая скромная парадная!.. Вот улыбающаяся консьержка…
С тех пор, как Елена поместила к себе Горянского, ее встречали с какой-то особенной улыбкой. Правда, она выдала его за двоюродного брата; правда, он был болен, но все, же эта улыбка тонкого женского понимания не сходила с губ консьержки после переселения Горянского…
Поднялась по лестнице на пятый этаж. Вынула из сумочки ключ (уходя, она заперла Горянского). Щелкнула задвижкой и вошла в маленькую прихожую. Заглянула в комнату: Горянский спал. Сняла шляпку, положила свертки на окно и минуты две, любуясь, смотрела на спящего…
Он спал, беспокойно бормоча негромко какие-то слова:
— «Свинец… гелий… уран… опять свинец… Нет, радий, только радий!..»
Выражение лица его изменилось, стало веселым, как у ребенка.
«…Радий…» — шептал он, улыбаясь во сне. — «Победа… Радий…»
Елена наклонилась над ним, осторожно, боясь разбудить, дотронулась губами до влажного горячего лба.
— «Володик, милый!.. Даже во сне он думает об этом своем, мужском и далеком!.. Выздоравливай скорей, мой мальчик!..» Еще раз поцеловала его в лоб и осторожно, боясь шуметь, стала развертывать фанконовские свертки. Тихо прошла в кухню. Газовая плита не работала — газопровод уж два дня был испорчен… Поставила чайник на примус и долго задумчиво глядела на холодное синее пламя, любовно лизавшее дно и бока медного чайника.
Под ровное спокойное гудение примуса было так хорошо думать…
Прошла в комнату и опять смотрела на Володю.
Луч солнца ласковый, быстрый, жаркий скользнул ему на лицо. Уколола ревность: как смеет солнце целовать милого?!
Хотела задернуть занавеску, но было поздно, — Горянский проснулся.
— «Елена, ты?! — Я не слышал, как ты вернулась… Меня разбудило солнце… Ты знаешь — я видел сон: будто мы с тобой взлетали все выше и выше к солнцу двое, и только жаль было, что кто-то третий остался на земле…
— Мы мчались, как свет!..
— И вдруг солнце разбудило меня… Я проснулся и вижу тебя наяву! Иди ко мне!..»
Елена подошла и села на край кровати. Горянский потянулся к ней жадно, как к цветку…
— «Успокойся, милый!.. тебе вредно…» — говорила Елена, отвечая на его слабые, но бурные поцелуи. — «Успокойся, детка!.. — Хочешь, я принесу тебе молока?»
Она осторожно высвободилась. Через минуту вернулась со стаканом и булкой.
Горянский жадно пил горячее молоко, а Елена рассказывала ему, как звонила на остров.