Вернувшись в комнату после разговора со старшим инспектором, доктор Штайнер присел рядом с нею и принялся утешать. Он очень мил, этот доктор Штайнер. Как всегда, слегка осуждал собственную леность и смех незанятых пациентов. Но он заботился о людях, в отличие от доктора Багли, который, работая и сурово изнуряя самого себя тяжелым лечением, в действительности вообще не любил людей, лишь желал показать, что любит. Дженни, несомненно, не было все до конца ясно. Она просто не думала об этом прежде. Сегодня вечером, несмотря на то что она перенесла настоящее потрясение, обнаружив тело мисс Болам, ум ее сделался неестественно ясным. И не только ум, обострены оказались все чувства. Материальные предметы вокруг нее — вощеный ситец чехла на кушетке, красное шерстяное одеяло, свернутое в ногах, яркая зелень и золото хризантем, стоящих в вазе на письменном столе, — ощущались яснее, ярче, реальнее, чем обычно. Она видела очертания руки мисс Саксон, лежавшей на столе и державшей книгу, ее тонкие волосы на лбу, освещенные светом настольной лампы. Ей захотелось, чтобы Питер всегда видел мир вокруг с таким же удивлением и ясностью, как если бы родился один во Вселенной, со всеми первыми яркими оттенками и неизбывной свежестью. Вероятно, подобное чувство должен испытывать художник.
«Наверное, действует бренди», — подумала она и хихикнула. Ей вспомнилось ворчливое бормотание старшей сестры Амброуз полчаса назад:
— Чем Нагль угощает Придди? Этот ребенок полупьян.
Но она не была пьяной и на самом деле не верила в действие бренди.
Доктор Штайнер, пригладив волосы, приблизился к ней и на мгновение положил руку ей на плечо.
— Она была добра ко мне, мне же она не нравилась, — вырвалось бездумно у мисс Придди.
Она больше не чувствовала стыда или вины перед мисс Болам. Лишь излагала факты.
— Вы не должны больше переживать в связи с этим, — мягко сказал врач и похлопал ее по колену. Она не возмутилась. Питер сказал бы: «Распутный старый козел! Скажи ему, чтобы держал свои лапы при себе». Но Питер ошибался. Дженни знала, что это был жест доброты. Мгновение боролась с искушением положить свою руку на руку врача, чтобы он увидел — она все понимает верно. У доктора Штайнера руки маленькие и очень белые для мужчины, так отличающиеся от рук Питера, с длинными, костлявыми, испачканными краской пальцами. Придди скользнула взглядом по завиткам волос ниже манжет рубашки психиатра. На безымянном пальце он носил золотое кольцо с печаткой, тяжелое, словно орудие защиты.
— Естественно чувствовать то, что чувствуете вы, — сказал он. — Чем люди будут добрее друг к другу, тем лучше. Мы не должны стыдиться своих чувств. Особенно если начнем понимать и анализировать их, а со временем научимся, не таясь, жить в гармонии с ними.