— Я ведь сказал вам неправду, сеньор. Я — не из Кастилии. Моя мать была индианкой, и она мне кое-что рассказывала.
— Что именно? — спросил Джозеф.
— Отцу Анхело такое бы не понравилось. Она говорила, что земля — наша мать и что всё живое, получая жизнь от матери, возвращается в неё. Когда я помню, сеньор, и знаю, что верю в такое, тогда я знаю, что я не кастилец и не caballero. Я — индеец.
— Но я-то не индеец, Хуанито, а сейчас мне кажется, что я вижу это.
В глазах Хуанито появилась признательность, затем оба они, потупив взор, стали рассматривать землю у себя под ногами. К своему удивлению, Джозеф даже не попытался освободиться от той силы, которая овладела им.
Через некоторое время Джозеф поднял глаза и бросил взгляд на стоящий под дубом каркас своего дома.
— В конце концов это не имеет значения, — сказал он отрывисто. — То, что я чувствую, или то, о чём думаю, не может уничтожить ни духов, ни богов. Мы должны работать, Хуанито. Вон там надо построить дом, а здесь — ранчо для скота. Мы пойдём работать наперекор духам. Пошли, — торопливо сказал он, — раздумывать некогда.
И они быстро зашагали на постройку дома. Той же ночью он написал в письме братьям: «Рядом с моей есть свободная земля. Каждый из вас может получить по сто шестьдесят акров, и тогда вместе у нас будет шестьсот сорок акров. Трава здесь высокая и сочная, надо только взрыхлить почву. Томас, камней и кочек нет, поэтому плуг будет идти без толчков и задержек. Так что мы снова заживём здесь сообща, если вы приедете».
Трава, как обычно и бывает летом, уже побурела и была готова к покосу, когда приехали братья со своими семьями. Старшим из них был Томас, высокий крепкий мужчина сорока двух лет с золотистыми волосами и длинными жёлтыми усами. Из разрезов век над его круглыми красными щеками холодно смотрели голубые глаза. Томаса сильно тянуло ко всякой живности. Часто он присаживался на край яслей, у которых лошади жевали сено. Услышав жалобное мычание телящейся коровы, Томас мог в любой час ночи вскочить с постели, чтобы убедиться, что роды проходят правильно, и помочь, если там что-то не ладилось. Когда Томас шёл по полю, лошади и коровы поднимали свои головы от травы и, втягивая ноздрями воздух, поворачивались к нему. Он тянул за уши собак до тех пор, пока они не начинали визжать от боли, которую причиняли им его сильные гибкие пальцы, а если они опускали уши, когда он прекращал тянуть, он начинал делать это снова. У Томаса всегда была стая полудиких животных. За тот месяц, который он прожил на новом месте, у него, помимо четырёх собак смешанных пород, появились енот, два низкорослых щенка койота, которые ходили крадучись за ним по пятам и рычали на любого другого, ящик с хорьками и краснохвостый сокол. С животными он не церемонился и был уж во всяком случае не добрее, чем они были по отношению друг к другу, но поступал со всеми тварями, доверившимися ему, с последовательностью, которую звери могли понять.