Двадцать лет назад Лансер побывал в Бельгии и во Франции, и теперь он заставлял себя не думать о том, что ему было хорошо известно, — не думать, что война складывается из предательства и ненависти, из промахов бездарных генералов, мучений, убийств, болезней, усталости; не думать, что все остается по-прежнему, когда она кончается, если не считать нового упадка сил и новой ненависти. Лансер твердил себе, что он солдат, обязанный выполнять приказы командования. Солдату не полагалось размышлять и задавать вопросы, от него требовалось только выполнение приказов. И Лансер пытался прогнать от себя тошнотворные воспоминания о прошлой войне, прогнать мысль, что эта война будет ничем не лучше. Эта должна быть другой, повторял он самому себе по пятидесяти раз на дню; эта должна быть совсем другой.
Когда люди маршируют в колонне, смешиваются с толпой, играют в футбол, воюют, четкость представлений у них теряется, реальные вещи становятся нереальными, мозг застилает туманом. Напряжение и подъем, усталость, движение — все это сливается в какой-то нескончаемый серый сон, и, когда этот сон все-таки подходит к концу, трудно бывает вспомнить, как ты убивал людей или приказывал убивать другим. И тогда те, которых там не было, говорят тебе, как все это происходило, и ты неопределенно соглашаешься: «Да, вероятно, так».
Штаб занял три комнаты в верхнем этаже дворца мэра. В спальнях офицеры поставили койки, сложили свои вещи, а в соседней комнате, приходившейся как раз над маленькой приемной в нижнем этаже, устроили нечто вроде клуба, не отличавшегося особыми удобствами. В клубе стояли несколько стульев и стол. Тут офицеры писали и читали письма, разговаривали, пили кофе, работали и отдыхали. В простенках между окнами висели картины, на которых были изображены коровы, озера и маленькие крестьянские домики, а из окон открывался вид на город и залив, на гавань, где стояли торговые суда, и на гавань, где угольные баржи подходили к причалам, грузились и уходили в море. Они смотрели из окон на улицы маленького городка, которые стягивались от площади к заливу, на рыбачьи лодки, стоявшие на якоре со свернутыми парусами, и вдыхали запах вяленой рыбы, долетавший сюда с отмели.
Посредине комнаты стоял большой стол, и за ним сидел майор Хантер. Чертежная доска одним концом упиралась ему в колени, другим лежала на столе; вооружившись рейсшиной и наугольником, Хантер работал над чертежом нового подъездного пути. Чертежная доска ерзала, и майор злился на нее. Он крикнул через плечо:
— Прекл! — и потом: — Лейтенант Прекл!