Её слова прозвучали в неожиданной тишине. Джозеф замер и, не отрываясь, смотрел на печь. Дождь на мгновение прекратился, а Элис замолчала.
— Ты счастлив, дорогой? — робко прервала молчание Элизабет.
Джозеф тяжело, прерывисто дышал.
— Более счастлив, чем когда-либо, — произнёс он, а затем добавил шёпотом: — И сильно боюсь.
— Что ты сказал? В самом конце, я не расслышала, дорогой.
Он встал и наклонился к ней.
— Тебе надо быть поосторожней, — отрывисто сказал он.
— Я куплю покрывало, чтобы закутать твои колени. Смотри, не простудись и не упади.
Он расправил вокруг её талии шерстяное одеяло. Гордая и довольная его внезапным беспокойством, она улыбнулась.
— Я узнаю, что надо делать, не беспокойся за меня. Я узнаю. Потому что, — сказала она доверительно, — женщина выходит на совершенно иной уровень знаний, когда носит ребёнка. Рама сказала мне.
— Смотри, будь поосторожней, — повторил он.
Она весело засмеялась.
— Ребёнок тебе уже так дорог?
Нахмурив брови, он внимательно рассматривал пол.
— Да, дорог, но не сам по себе, а потому что ты носишь его. Ведь он так же реален, как, например, гора. Он связывает нас с землёй.
Он замолчал, обдумывая, какими словами выразить свои чувства.
— Дорогая моя, он — доказательство того, что мы принадлежим к окружающему нас миру. Единственное доказательство, что мы здесь не чужие.
Внезапно он посмотрел на потолок.
— Дождь прекратился. Пойду-ка посмотрю, как там лошади.
Элизабет посмеялась над ним.
— Где-то я читала или слышала о странном обычае в Норвегии или, может быть, в России, я не знаю, но где-то он есть, и там говорят, что скотине надо рассказывать обо всём. Когда в семье что-то случается, кто-нибудь рождается или умирает, глава семьи идёт в сарай и рассказывает про это лошадям и коровам. Ты за тем туда идёшь, Джозеф?
— Нет, — сказал он. — Я хочу посмотреть, все ли уздечки крепко привязаны.
— Не ходи, — попросила она. — Томас посмотрит. Ведь он всегда это делает. Останься сегодня ночью со мной. Мне будет так одиноко, если ты сейчас уйдёшь. Элис! — позвала она. — Ужин готов? Я хочу, чтобы ты посидел со мной, Джозеф.
Она грудью прижалась к его предплечью.
— Когда я была маленькой, мне подарили куклу, и, когда я увидела её под новогодней ёлкой, в моей душе вспыхнул неописуемый жар. Позднее я стала бояться, что если буду брать куклу, то снова почувствую его, и грусть наполняла меня. Я так хорошо это помню! Не знаю, почему, но я чувствовала себя виноватой в том, что кукла была моей. То, что она принадлежит мне, казалось почти невыносимым. Брови и косы у неё были из настоящих человеческих волос. Потом Рождество стало обычным днём, но сейчас — время такое же, как и тогда. Если то, о чём я рассказала тебе — верно, ребёнок для меня так же дорог, и я боюсь. Посиди со мной, дорогой. Не ходи сегодня ночью гулять на холмы.