Я покорно сполз на пол, сотрясаясь от беззвучного хохота, но Лиза ожесточенно отстаивала свои рубежи: какое-то время слышались только Женины стоны, возня, пыхтение, затем выстрелили три быстрые жирные пощечины, Женя с воплем перемахнула через меня, заметалась по комнате, наконец нащупала на стене выключатель и зажгла свет.
— Ап! — воскликнула Лиза, вскидывая руки, как трюкач в цирке.
Женя схватилась за голову, потом за грудь, потом зажала себе рот и сползла по стенке.
Момент, надо сказать, был из тех, когда присутствующие снимают шляпы. К сожалению, ничего подобного ни у кого из нас не было.
— Дай обниму тебя, сестра, в этом доме скорби, — пропела Лиза. (Она, надо сказать, прямо-таки цвела.)
— Лизка, сволочь… — начала было Женя, но не смогла, простонала от обиды и унижения и бочком, заметавшись, лихорадочно стала собирать одежду, прикрывая грудь и заметно опасаясь приближаться к дивану, где осталась немаловажные часть ее туалета и где свила себе гнездышко ее подколодная младшенькая сестрица.
— Какие гомерические страсти, какие венерические формы! Ты ли это, Женечка? — злорадно ликовала Лиза. — Что же ты не читаешь мне морали, сестра, или тебе без трусиков неудобно?
— Не смей! Не смей, дрянь! — искажаясь в лице, вопила Женя, прикрываясь скомканным платьем и подступая к дивану.
— А не дам, — сказала Лиза, быстро пряча под себя ее трусики, и тут Женя остервенело ринулась на нее, обе завизжали, клочьями полетела шерсть, я бросился разнимать и в меня моментально впились сорок остреньких коготков и не менее шестидесяти четырех отточенных клычков, я сам заорал и еле выдрался из этой мясорезки, а следом Лиза, победно размахивая трусиками и лифчиком, перепорхнула с дивана на раскладушку.
Женя, брошенная на диване, зарылась в одеяло и разрыдалась.
Мне как-то неловко стало голым стоять между ними, я нашел свои трусы и натянул их под насмешливым взглядом Лизы.
— И как тебе моя Женечка? Не разочаровала, надеюсь?
— Отнюдь, — сказал я, присаживаясь на раскладушку.
— Вот и прекрасно, — вспыхнув, сказала Лиза. — Ей-богу, на такое дело не жаль одного любовника.
— Да будет тебе, — ответил я. — По-моему, я уже искупил свою вину кровью.
Я показал ей одну и другую, несколько глубоких царапин.
— Так тебе и надо, — она подышала на одну из них, под правым соском, и поцеловала, а Женя, бедная, все рыдала, пока мы зализывали друг другу раны.
— Послушай, так не годится, — сказал я; мы переглянулись и перебрались на диван.
— Да будет тебе, Женька! — заунывно, как на панихиде, начала Лиза. Женька, брось ты это мокрое дело!