Потом братья и сестры Джиль отправились спать, а мы с Джиль еще долго сидели и разговаривали с ее матерью, — чудесная женщина была ее мать, настоящая королева, как и дочь ее Джиль. Она больше не плакала. Говорила о своем дорогом сыне Майке, но больше не плакала. Рассказала нам о своей удивительной жизни — сколько же надо было терпения, чтобы прожить такую жизнь! Вспомнила о младенце, умершем во время родов еще до рождения Майка, и о другом, которого она потеряла перед тем, как родилась Джиль, а после этого детей она больше уже не теряла, но вот потеряла мужа, а теперь — и дорогого Майка, а за что? За то, что стремилась создать счастливый семейный очаг своему мужу и детям и вырастить их здоровыми и честными людьми!.. Тут она с нами расцеловалась и пошла спать.
Я долго сидел, обнявшись с женой, а потом сказал:
— Джиль, я умер сегодня вечером, когда увидел, что наш дом в Лондоне исчез, — я думал, что ты тоже погибла, и это меня убило; и знаешь, ведь Джо Фоксхол погиб — да, погиб. Джиль, — и вот твой брат Майк тоже погиб — все это меня убивает.
А моя прекрасная Джиль отвечала:
— Мама говорит, это мальчик. Она это чувствует, она просто знает. Говорит, он родится в сочельник или утром на рождество.
— Я оживу снова, когда он родится, — сказал я.
Мы были слишком взволнованы, чтобы уснуть. Джиль оделась, мы вышли погулять и стали любоваться рассветом над Глостером.
Мир слишком прекрасен для смерти. Слишком благодатен для убийства. Дышать — это так радостно, видеть — так чудесно. Люди не должны убивать друг друга. Они должны ждать, пока бог возьмет каждого в положенный срок.