Обежав ряды и успокоясь тем, что никаких знакомых здесь нет, Катерина остановилась у горшечного ряда, где прямо на утоптанном снегу стояли ла́тки, крынки, горшки, миски, кружки самых разных форм и размеров. Торговля в тот день у горшечников, видать, не бойкой была, потому сгрудились они — человек пять — в сторонке, постукивали нога об ногу в промерзших пимах, о чем-то беседовали. Наметанным глазом без ошибки определили: заглядывающая в фигурные кувшины — не покупатель вовсе, а так, «глаза продает».
Вдруг со стороны кабака шум раздался, крики, народ расскочился, будто от хлыста, образовав широкий коридор, а по нему шальная неслась тройка буланых коней. С ходу налетела она на горшечный ряд — зазвенели черепки, покатились битые крынки, горшки, кувшины, ла́тки.
— Гр-реми, Гавр-рила!!! — орал в кошеве хозяин тройки, колотя кучера в загривок.
А тройка, проскочив весь ряд, в конце площади развернулась назад.
— Самоедов опять бесится, дышло бы ему в глотку! — сказал один из горшечников. — Ну, робята, на этот раз не сдаваться — сорвем и за прошлое!
Они бросились к концу ряда побитых, изуродованных горшков, но тройка еще раз проутюжила их и, съезжая с последних черепков, Самоедов швырнул пачку рублей. Горшечники бросились собирать их, считать. Люди вокруг — кто хихикал, кто плевался вдогонку «потешнику», кто матерился, поминая бабушек, и дедушек, и душу, и царя, и царицу, и даже Гришку Распутина кто-то вспомнил. А Самоедов, остановясь напротив конюшни, кажись, затевал что-то новое. В одну минуту его окружила толпа.
«Господи! Господи, да как же ты терпишь такое надругательство над людями! — мысленно причитала Катерина, подвигаясь к толпе и оглядываясь на горшечный погром. — И где же, где у людей-то глаза? Куда глядят они да чего видят! Мужики вон лаются, а нет, чтобы палками его, аспида, вилами! Да все вместе. Потом и концов бы не сыскали… Люди добрые на войне вшей кормят да погибают, а этот чего тута…»
— Ишь ведь чего захотел, кобелина ненасытный! — перебила мысли Катерины толстая баба, закутанная шалью. — Бабу ему голую поглядеть надо. Кобылу вон мою погляди!
— С печи не лепечут, милая, — возразила ее соседка, — поди-ка да ему и скажи.
Толпа здесь делалась все гуще, все непроходимее, а Катерина пробиралась вперед, к центру.
— Ну, бабы, кто голой спляшет, сто рублей подарю! — несся из центра мужской голос.
— Холодно! — слышалось в ответ.
— Ты сам сперва голый спляши, а мы поглядим! Може, и нас посля заберет.
— Бабы, кто голый спляшет, катеринку подарю! — продолжал все тот же голос. — Ну, что же вы? Аль сторублевку задарма получить лень?