— В Париже? — ахнула леди Саммерс, даже не пытаясь обрести былую снисходительность тона.
О, какое удовольствие было ему видеть свою богиню именно такой. Катриона Роуэн сделала то, чего не сделала ни одна из женщин этого ограниченного кружка оторванных от родной страны людей. Она с легкостью преподала Летиции Саммерс урок, которого та заслуживала. Катриона Роуэн могла выглядеть эфирным созданием, обернутой в сахарную вату куколкой в этом платье цвета девичьего румянца, но у нее был хребет, стержень, прочный и неподатливый как закаленная сталь. Она спокойно смотрела в глаза своей глупой, тщеславной тетке, предостерегая ее от того, чтобы назвать Париж провинциальным болотом. Что ж, даже Летиция Саммерс не зашла бы так далеко на пути самообмана.
А вот Томас Джеллико, похоже, дал маху. Продолжал обманывать самого себя так хорошо, что не успел подготовиться к тому, что лорд Саммерс представит его Катриону новоприбывшему гостю.
— Беркстед! Вот и вы. Я вас искал. Идите же сюда. Я хочу познакомить вас кое с кем.
Жилы Томаса сковало ледяным холодом. Нет. Лорд Саммерс не может быть столь слеп или столь… Не враг же он себе! Неужели у него нет ни глаз, ни ушей? Неужели не понимал он, сколь порочен, глубоко порочен этот план?
Действительно не понимал. Новый резидент компании решительно подталкивал в спину офицера в алом мундире, чтобы тот подошел к его племяннице поближе.
— Катриона, дорогая, поручаю тебе лейтенанта Джонатана Беркстеда. Лейтенант, а это племянница ее светлости, мисс Роуэн. — Потом резидент снова обернулся к Катрионе: — Позволь рекомендовать тебе лейтенанта Беркстеда; он прекрасный собеседник за столом, моя дорогая.
Томас наблюдал, выжидая. Вот-вот на честном, открытом лице его всеведущей, всевидящей богини появится озарение — чутье на правду ее не подведет. Она увидит этого лейтенанта насквозь! Но мисс Роуэн спрятала коготки, покраснела и с торжественной серьезностью подарила красавцу лейтенанту долгий взгляд из-под рыжеватых ресниц.
И в этот миг в груди Томаса пробудилось нечто, чему там не должно было быть места; сдвинулось со скрежетом и заявило о себе — жестокое, неумолимое.
Только не Беркстед. Кто угодно, только не Беркстед.
Томас сказал себе, что его злость можно объяснить логически, — его ненависть проистекает из того, что он много наслышан о характере лейтенанта Беркстеда. В его обществе не место любой приличной девушке. А такую чудесную, искреннюю девушку, как Катриона Роуэн, этот негодяй разжует и выплюнет, не успеет та и глазом моргнуть!
Но логика была тут ни при чем. То, что шевельнулось в его груди, было чувством — он уже забыл, что способен его испытывать! Мукой грубой ревности, которая, подобно холодному, коварному клинку, выхваченному из ножен, впивается в тело, перерезая вены. Клинку, который ему захотелось воткнуть по самую рукоять в поганые кишки Беркстеда, когда тот послушно взял мисс Роуэн за руку и повел к столу.