Между тем герцог Энгиенский, обнаружив по своем возвращении те перемены, о которых я говорил выше, и не располагая средствами выразить находившемуся в тюрьме герцогу Бофору свое возмущение по поводу происшедшего между г-жой де Лонгвиль и г-жою де Монбазон, предоставил Колиньи драться с герцогом Гизом, {46} замешанным в это дело. Колиньи был тщедушен, неловок и только поднялся после долгой болезни. Чтобы передать свой вызов герцогу Гизу, он выбрал д'Эстрада, {47} впоследствии маршала Франции; герцог Гиз обратился к Бридье, {48} и противники встретились на Королевской площади. Герцог Гиз, беря шпагу в руку, сказал Колиньи: "Нам предстоит разрешить давний спор {49} наших фамилий, и люди увидят, какое различие должно делать между кровью Гиза и кровью Колиньи". Поединок длился недолго. Колиньи упал, и, чтобы нанести ему оскорбление, герцог Гиз, отнимая у него шпагу, ударил его плашмя своею. Д'Эстрад и Бридье опасно друг друга ранили; их разнял герцог Гиз. {50} Колиньи, до крайности угнетенный тем, что не сумел должным образом постоять за столь правое дело, умер спустя четыре или пять месяцев от изнурения, вызванного душевной тоской.
Долгое время я провел при дворе, томясь своим положением. Мой отец добивался там удовлетворения своих собственных притязаний. Порой ему оказывали мелкие милости, всякий раз подчеркивая, что они оказываются исключительно из уважения лично к нему и что я тут ни при чем. Дружба, которую я поддерживал с графом Монтрезором, подвергла меня новым неприятностям. Он порвал с Месье из-за ненависти, которую питал к аббату Ларивьеру, и счел делом чести, понимая ее по-своему, не только не раскланиваться с аббатом Ларивьером, но и потребовать от своих друзей, чтобы никто из них с ним не раскланивался, в каких бы любезностях и знаках предупредительности тот перед ними ни рассыпался. Я, как и некоторые другие, попал в это нелепое рабство, и оно навлекло на меня неприязнь Месье. Он досадливо жаловался моему отцу и, наконец, объявил ему, что, поскольку я не хочу уважить его в таком пустяке, как отвечать на поклон аббата Ларивьера, он почитает себя обязанным открыто препятствовать всем моим притязаниям и интересам; он отнюдь не требует от меня ни прекращения дружбы с Монтрезором, ни того, чтобы я поддерживал близкие отношения с аббатом Ларивьером, но если я и впредь позволю себе столь же недостойное обращение с человеком, к которому он питает привязанность, он будет рассматривать это как доказательство моего неуважения лично к нему. Я не располагал вескими доводами, чтобы противопоставить их увещаниям Месье, но тем не менее попросил отца заверить его, что не изменю своего поведения, пока не получу ответа от Монтрезора, которому немедленно напишу. Монтрезор получил, мое письмо, содержавшее просьбу о разрешении раскланиваться с аббатом Ларивьером на желательных для Месье условиях, но принял ее чуть ли не за кровное оскорбление, как если бы я был обязан ему решительно всем, а он мне - ничем. Вскоре мне стало ясно, что его признательность подобна признательнрсти королевы и г-жи де Шепрез. И все же я остался при тех правилах, которые сам себе предписал, и ограничился тем, что стал отвечать на поклон аббата Ларивьера, не вступая с ним ни в какие сношения.