Принц Конти вступал в большой свет. Внешнее благообразие, в котором ему отказала природа, {75} он хотел возместить впечатлением, производимым его остроумием и образом мыслей. Он был слабохарактерен и легкомыслен, но всецело подчинялся г-же де Лонгвиль, которая возложила на меня заботу руководствовать им. Герцог де Лонгвиль был умен и опытен; он легко входил по враждебные двору партии и еще легче из них выходил; он был малодушен, нерешителен и недоверчив; долгое время управляя Нормандией, он полновластно распоряжался руанским парламентом, большею частью дворянства и несколькими крепостями этой провинции.
Коадъютор Парижский, связанный с ним родством и длительной дружбой, благодаря своему положению имел большой вес в народе и парижском парламенте, и все священники беспрекословно исполняли его приказания: при дворе у него были друзья и единомышленники, и он старался привлечь на свою сторону Нуармутье, {76} Лега, {77} кое-какие остатки клики Высокомерных и еще некоторых других лиц, стремившихся выдвинуться благодаря смуте. Он отличался проницательностью и остроумием, был общителен и бескорыстен, но часто скрывал от друзей свои мысли и умел изображать добродетели, которых у него не было. Он был горд и надменен. Пренебрежение, выказанное ему королевой и Кардиналом в ответ на его предложение взять на себя посредничество и способствовать пресечению беспорядков в День баррикад, {78} смертельно его уязвило. Парламент, задетый оскорблением, нанесенным ему, как он считал, в лице президента Бланмениля и Брусселя, после их освобождения, отказать в котором королева не решилась, осмелел еще больше. Самые влиятельные и чувствовавшие себя в опасности представители этого учреждения помышляли о том, как бы оберечься от злобы Кардинала и упредить его месть.
Таково было положение дел, каким я его застал, и все свои усилия я сосредоточил лишь на одном: преодолеть страхи и нерешительность принца Конти и герцога Лонгвиля, которым надлежало положить начало осуществлению этого столь великого замысла. Принц Конде изменил свои взгляды и действовал заодно с двором. Моя близость с принцем Конти и г-жой де Лонгвиль была ему неприятна, хотя он ничем мне этого не показывал. Ожесточение умов все нарастало, и кардинал Мазарини, сочтя, что оставаться в Париже ему больше небезопасно, решил, наконец, по уговору с Месье и Принцем обложить его правильною осадой, предварительно увезя короля в Сен-Жермен. Для исполнения этого дела требовались чрезвычайные меры: иначе последствия оказались бы слишком опасны и вредоносны для государства. Войск у короля было мало, но полагали, что их хватит на то, чтобы перерезать дороги и задушить голодом этот великий город. Рассчитывали, что его станут раздирать на части всевозможные партии и группировки и что, не имея вождей, регулярных войск и запасов продовольствия, он примет условия, какие пожелают ему навязать. В этой надежде король в сопровождении Месье, {79} королевы, герцога Орлеанского, Принца и принца Конти тайно в полночь, в крещенский сочельник 1649 года, покинул Париж и направился в Сен-Жермен. За ним последовал в величайшем беспорядке весь двор. Принцесса выразила желание увезти с собой и г-жу де Лонгвиль, которая должна была вскоре родить, но та, сославшись на вымышленное недомогание, осталась в Париже.