– Да, – покорно кивнул он вдруг головой. – Да, вы правы, я ничего не понимаю. Вы сделайте, что хотите. Хоть физраствор. Если укол сделаете вы, он все равно успокоит. Даже если вы наберете в шприц морскую воду.
Славка Сатырос сидела неподвижно, как изваянье. Как изваянье верной рабыни у мумии фараона. Фараон лежал как живой; Славка была как мертвая. Ее лицо не двигалось. Ее глаза не моргали. Иногда вздрагивали только ее губы, шептавшие: зачем ты ушел в Мир Иной. Зачем. Зачем.
Две смерти в экспедиции, это было серьезно. И похищенная убийцами золотая маска – это тоже было серьезно.
Серьезней некуда.
И он один, он, Роман Задорожный, должен был решить сейчас – оставлять экспедицию на Тамани, в раскопе Гермонассы, или убирать ее к шутам.
И только он один, Роман Задорожный, знал: золотая маска, найденная здесь, сама приказывает им всем тут остаться. Никуда не сниматься с якоря. Если они свернут манатки – мир лишится разгадки той дикой и прекрасной загадки, что загадали ему эти подонки в Измире. В память Криса. В память бедного Кристофера Келли он должен остаться и откопать еще что-нибудь. Что-то такое, что прольет внезапный и ослепительный свет на ужас, внутри которого, как во мраке гробницы, блуждает он – без зажженного смоляного факела.
Поговорив со всеми и, как мог, успокоив всех, отправив Колю Страхова ловить машину, всучив ему текст телеграммы и адрес родителей Андрона, Роман вышел из своей палатки и, вынув сигарету из пачки, любимый «Кэмел», жадно закурил. Дым обволок легкие и затуманил голову. Да, древние правы, что курили куренья, воскуривали благовонья и фимиамы. Это и вправду утешает.
Нет, он не может посвятить всех в то, что произошло в Турции. Это было бы слишком глупо. Это пока его тайна, в конце концов.
В нем, глубоко внутри, возникла мелодия. Далекий голос пел старинную казачью песню. «Ой, на горе тай женци жнуть… а по-пид горою… по-пид зеленою… козаки идуть!.. козаки идуть!.. Попереду Дорошенко, веде свое вийско, вийско хорошенько…» Роман, ты казак. Ты же казак, Роман. Ты же крепкий сильный казак, дерзкий, смелый, хоть ты и пообтрепался в бурях жизни. Да твоя Запорожская Сечь – впереди. Твое царство еще не наступило. Ты должен отыскать измирских бандитов и бесценный клад, похищенный ими. Ты должен остаться здесь и продолжать копать. Ты должен разгадать странные, жестокие убийства Всеволода и Андрона. Ты должен…
Перед его глазами встало смуглое женское лицо. Зелено-серые глаза засмотрели ему в душу. Губы раскрылись, зовя. Он весь подался вперед, будто девушка была тут, рядом. Вот как, погоня за призраком. Только этого не хватало. Ты спятил. Ты просто очень одинок, Роман. С тебя же достаточно измирского приключенья. Все началось с этой чернявой гречанки в поезде. Может быть, эта русокосая медсестричка – тоже начало очередного ужаса?.. может, она связная, наводчица убийц… Он затянулся, выдохнул, задрал голову к звездам. Звезды острыми иглами вошли в его зрачки, посыпались на его затылок, как золотое зерно. Какая звездная ночь. Как горят созвездья Орла и Лебедя. Лебедь, он вытянул длинную шею в долгом полете в черную вечность. Вечность. Он содрогнулся. Дым вился вокруг его лица – зеркальным отраженьем дыма Млечного Пути в вышине. Он, не отрываясь, смотрел на звезды. У него заболела шея. Он опустил глаза, увидел сухие бастылы полыни и душицы под ногами. Трава умирает каждый год и возрождается вновь. А у него уже седые волосы. Седые, как эта полынь. А счастья нет. Он прожил жизнь – и не узнал, какое оно, счастье, на вкус. Женщины мерцали вокруг него, как звезды; он спал с ними, он радовался им, благодарил молча каждую за то, что она была у него; он жил с женой, потом расстался с ней; а счастья он не знал. Что ж, так суждено. Тысячи людей проходят по лику Геи и не узнают счастья; и не ропщут, несут свой крест. Почему, почему убили этих двоих?.. Кто?..