А 4 июля Тихон еще обратился и ко всему духовенству, ко всем мирянам: «В том преступлении, в котором я себя признаю виновным, по существу виновато то общество, которое меня как главу православной церкви постоянно подбивало на активные выступления тем или иным путем против советской власти». Ну, это было недостойно патриарха: среда, мол, заела бедного недотыку.
Но дальше вполне достойно: «Отныне я определенно заявляю всем тем, что их усердие будет совершенно напрасным и бесплодным, ибо я решительно осуждаю всякое посягательство на Советскую власть… Я понял всю неправду и клевету, которой подвергается Советская власть со стороны ее соотечественников и иностранных врагов и которую они распространяют по всему свету».
Еще раз публично покаявшись, патриарх призвал всех мирян «являть примеры повиновения существующей государственной власти в согласии с заповедями Божьими». А заповеди, как известно, гласят: «Всяка душа властем предержащим да повинуется. Несть бо власти не от Бога». Так хитроумный Тихон выбил у обновленцев их главный козырь. Его, конечно, выпустили на свободу, вернее, сняли охрану, и он остался патриархом. В Авиньоне римские папы томились почти семьдесят лет, так сказать, целую советскую эпоху, а тут и года не прошло.
После смерти Ленина восстановленный патриарх сказал о нем теплые прочувственные слова. Вскоре умер и преставился. И восемнадцать лет патриарха не было, но при содействии Сталина местоблюститель Сергий стал патриархом. Так большевики дважды, сперва Ленин в 1918 году, а потом Сталин в 1943-м, возродили патриаршество, упраздненное Петром в 1703 году. То есть посадили обратно и оживили голову церкви, отрубленную царем. Они сделали то, на что за двести с лишним лет не решились ни один из тринадцати царей и цариц после Петра и Временное правительство. За одно это в церквах должны бы висеть на самом почетном месте иконы и святого Владимира Второго и святого Иосифа Первого. А автор фрагмента уличает Сталина в какой-то «конъюнктуре» в связи с раскаянием Тихона.
И не надо лепить к Сталину таких личностей, как известный Милован Джилас: он-де пользовался «особой симпатией и доверием» помазанника. Сталин встречался с ним, и свой итог этих встреч тот выразил так: «В общем, Сталин был монстром, который, придерживаясь абстрактных утопических идей, на практике признавал единственным успехом – насилие, физическое и духовное истребление» (Беседы со Сталиным. М., 2002, с. 219).
Я уж не говорю о том, что не мог Сталин сказать Джиласу, что «мы не печатаем Достоевского, потому что он плохо влияет на молодежь». Сталин, зорко и неустанно следивший за литературой, не мог не знать, что Достоевского у нас издавали обильно, даже «Бесов» с помощью Максима Горького, широко отмечали его юбилеи, поставили ему памятник, создали музей, экранизировали, инсценировали, была создана целая литература о нем. Всего этого мог не знать Джилас, но наш-то писатель обязан знать! Вместо этого он тиражирует клеветнический вздор.